Юный Натуралист 1971-03, страница 9

8

ОПЕРАЦИЯ „ЧУКОТКА

ИЛ-18 и оленья упряжка

После коротких или длинных путешествий всегда остаются блокноты, исписанные наспех, и, конечно, сувениры, напоминающие о встречах, о новых друзьях, о неизведанных еще краях.

Среди дорогих сердцу вещиц есть одна, которая много лет будоражила мое 'воображение. Первый пионерский вожатый Чукотки — Петр Скорик, ныне доктор филологических наук, подарил мне однажды искусно сделанную из моржовой кости оленью упряжку.

Два быстроногих оленя мчат по тундре легкие нарты. На них — каюр в кухлянке и торбасах. Он едет по белому безмолвию. Пусть пурга. Пусть буран. Олени — надежные и верные друзья. Остер глаз каюра. Чутье охотника никогда еще не подводило чукчу. Скоро стойбище! Скоро теплая яранга.

Все это резчик выразил в своей работе. Но для меня оленья упряжка из моржового клыка, сделанная умелой рукой мастера еще в 20-е годы, оставалась мертвой: я никогда не был на Чукотке.

— В 1928 году мы, молодые учителя, добирались из Хабаровска до Уэлена... два месяца. И на пароходе, и на вельботах, и на собачьих упряжках, и пешком... Два месяца... Два долгих месяца.

Петр Яковлевич говорил задумчиво, что-то вспоминая из тех трудных лет.

— Сейчас дело другое — сел в ИЛ-18, позавтракал в Москве, а к ужину можно успеть в Анадырь. Лёту-то каких-то четырнадцать часов.

Я вспомнил этот разговор, когда бортпроводница объявила:

— Экипаж самолета ИЛ-18 выполняет рейс Аэрофлота по маршруту Москва — Анадырь. Рейс будет проходить на высоте восемь тысяч метров. Время полета четырнадцать часов.

ИЛ-18 сделал прощальный круг над Москвой. Внизу промелькнули огни университета. В эту минуту трудно было представить, что быстрокрылый ИЛ совершит бросок через Крайний Север и через 14 часов мы будем на Чукотке — почти за четырнадцать тысяч километров от Москвы.

Пожилой мужчина — бывалый полярник, мой сосед, пристегнув ремни, проворчал себе под нос:

— Все это чепуха. Гладко было на бумаге, да забыли про овраги. С Севером

шутки плохи. Завьюжит, запуржит — и будем куковать где-нибудь... В Тикси, к примеру.

Он тут же закрыл глаза, всем своим видом показывая полное безразличие к происходящему.

— Может быть, на оленьей упряжке быстрее?.. — попытался возразить я своему соседу-скептику.

— Иногда быстрее, особенно в тундре, — пробурчал он и... сладко уснул.

Ровно гудели моторы. Мы летели навстречу солнцу, навстречу времени. Внизу сплошной мрак. И только едва заметная белая полоска на самом горизонте предвещала далекий рассвет.

И вот посадка в Тикси, у самого Ледовитого океана. В Москве было минус 8, здесь минус 40 градусов. Да еще ветерок с океана.

Прошло всего-навсего несколько часов, и сразу же мы попали в другой мир. Полярная ночь. Пурга. Люди в унтах, теплых шапках. И говорят как-то по-особому — коротко, быстро. Разговор об одном — о погоде, о вылетах самолетов, о грузах, которых где-то ждут, о Большой земле, куда попадут нескоро. Летчики, моряки, геологи, работники метеослужбы — всех волнует погода. Все ждут летной. А эта летная погода возьми да исчезни. Сильный ветер, снегопад.

— Что я вам говорил, — безразлично сказал мой сосед, — теперь загорать будем. Может, день, а может, и неделю... Пойдемте лучше пить чай...

Но мы полетели на следующее утро. Пурга утихла так же неожиданно, как и возникла. Короткий световой день открыл перед нами картину необычайную: белое покрывало, плотное, утрамбованное ветром, раскинулось на десяток километров. Рядом Ледовитый океан с торосами и... вмерзшими в лед судами. Морозно. На белом снегу оранжевые птицы. Это самолеты полярной авиации. Наш ИЛ-18, покрытый изморозью, напоминал человека, промерзшего до костей. Все уселись в кресла, не снимая ушанок и рукавиц. Полетели...

И как назло мой сосед заговорил снова:

— Все это цветочки, ягодки впереди.

«А вдруг он прав?» — подумал я, глядя в иллюминатор. Действительно, с Севером шутки плохи. И как бы ни совершенна была современная техника, стихия бывает неподвластна воле и разуму человека. Сколько отважных людей, вступивших в схватку с морозом, снегом, бу-