Юный Натуралист 1971-05, страница 17

15

ние и обязательно желали взглянуть на нее, а если можно, то и дотронуться, хотя бы слегка. В ожидании, когда откроется дверь его временной темницы, Джульбарс повизгивал.

И вот эта минута наступала. Он стремглав вылетал в зал во всем своем великолепии. Грузный не по возрасту, с массивной челюстью, темно-рыжий, с черной полосой по спине и морде, сверкающими глазами. Стол, уставленный всевозможными блюдами с заманчивыми запахами, будоражил его до беспредельности. Подлетев к ближайшей «жертве», он клал на колени лапу, а иногда и морду, кося от возбуждения глазами по тарелкам. Получив дань в виде куска ветчины или чего-нибудь другого, он повторял этот прием, пока не наедался до отвала. В эти минуты он позволял даже дотрагиваться до себя, но только слегка.

Больше всего на свете Джульбарс ненавидел кошек. Даже не знаю, откуда у него появилась эта злость к ним. Едва увидев кошку на улице, он приходил в такую ярость, что с трудом удавалось удержать его на поводке. Как-то мама принесла котенка. Ей подарили его, сказав, что это от персидской кошки. Я в этом не разбираюсь, по-моему это был самый обыкновенный котенок. Не знал, конечно, и Джульбарс о необыкновенной родословной этого нового пришельца. И потому в первый же день, когда котенок потянулся носом к абсолютно пустой собачьей чашке, не обращая никакого внимания на лежащего рядом Джульбарса, пес, даже не поднимаясь, просто сделал хватательное движение и сухо щелкнул челюстями.

Витька теперь боялся мою собаку и, когда приходил, просил закрыть Джульбарса в ванной. Он уже не говорил: «Хороший лабахтан» — в ответ на мои рассказы о новых проделках Джульбарса. Он только пожимал плечами и однообразно повторял теперь другую фразу:

— Он у тебя свихнулся. Чокнутая собака.

Это за то, что я с ним откровенничал, как со старым другом, чего не делал с другими. Но я-то знал и иного Джульбарса,

доброго, покорного, ласкового. Правда, таким он чаще всего был после еды или перед прогулкой, но все ж таки. Меня всегда удивляло, как быстро он усваивал человеческие привычки. Он любил сахар, конфеты, особенно шоколадные, но обязательно выплевывал оберточную бумажку. А когда ел арбуз, то оставлял на полу корку и семечки. И его ведь этому никто не учил.

Летом мы с Витькой уехали в спортивный лагерь на два месяца. И я очень скучал по моему Джульбарсу, хотя последнее время он постоянно бывал мрачным, лежал на кухне, вытянув голову прямо на полу, смотрел в одну точку ''темно-коричневыми глазами. Такие минуты находили на него все чаще. Наверное, он томился, ему нужно было свое собачье общество. Вспоминая его, я мысленно вел его на реку. Представлял, как он будет бегать после этих двух месяцев плена, потому что без меня его ограничивали пятиминутной прогулкой по улице. На вокзале я сел в троллейбус и через четыре остановки был уже на знакомом углу. А еще через две минуты — дома. Мне открыла бабушка, и я, коротко поздоровавшись, вбежал в комнату. В доме было тихо, Джульбарса я нигде не увидел. Я вопросительно посмотрел на бабушку:

— А где?..

Но она внезапно всхлипнула и молча, с каким-то ожесточением стала вытирать фартуком глаза. Уже позже я узнал все. Бабушка гуляла с Джульбарсом, когда мимо проходила веселая компания.

— Смотри, какая псина, — добродушно сказал один из мужчин и протянул к нему руку.

Этого жеста было достаточно, чтобы Джульбарс сбил с ног бабушку и бросился. Он сильно искусал этого человека. А потом к дому подъехала будка. Та самая, в которую сажают пойманных бездомных собак...

У меня и сейчас еще висит на ручке двери ошейник Джульбарса с сыромятным поводком, на котором мы когда-то с Витькой водили его на пляж.