Юный Натуралист 1972-09, страница 15

сбегающие к воде ручьи подточат, подломят гребень дюны — и тогда беда. Ручьи превратятся в реки. Тысячи тонн песка обрушатся в залив.

Вот она — кажется, рукой достать! — заветная грань между золотистой горбушкой дюны и выцветшим балтийским небом. Шаг, еще шаг — и из-за этой близкой горбушки начинает вдруг вырастать новая, промежуточная гора между вами и небесной голубизной. Пройден лишь первый ярус. Обернемся. Цепочка темных следов на белом песке. Следы прямо на глазах мелеют, зарастают песком. Самые последние еще видны — первые растаяли.

Понятна становится радость альпинистов, когда остановишься вдруг на самой верхней точке, на самом пике, и, обдуваемый всеми ветрами, оглянешься по сторонам. На востоке, близко, под ногами, свинцово-серые воды залива. С запада лениво накатываются подковы песков, прошитые зелеными лентами леса, и высоко над ними вздымается густая синь Балтийского моря. Снежно-белые барашки волн, кажется, стоят неподвижно, вдруг гаснут, опять вспыхивают.

Удивительное это место — Куршская коса! С ее макушки можно увидеть разом и Балтику и залив, отрезанный от моря гигантской естественной дамбой. Ширина этой перемычки порой чуть больше полукилометра. Случалось, штормовые волны перехлестывали косу...

Прихотливые очертания материков на карте порой поразительно обыденны. Не говоря уже о знаменитом сапоге Апеннинского полуострова, припомните контуры Американского континента — то ли рыбий пузырь, то ли песочные часы. А плюшевый тигренок Скандинавии? Или Камчатка — каменный наконечник первобытного копья? Куршскую косу сравнивают с саблей. Будто по линейке провел кто стокилометровую линию от Зеленоградска до Клайпеды — и пролегла между морем и заливом обоюдоострая сабля, лезвия которой — дюны и пляжи.

Если прилечь на песок и, стараясь не ды

шать, пристально приглядеться к песчинкам, то, как ни обидно, не найдешь среди них золотисто-желтых. Есть черные, коричневые, зеленоватые. Больше всего стеклянно-про-зрачных. И почему только кажется дюна золотой? Каждая песчинка — крохотная бусинка или чечевица. Словом, камешек с приглаженными боками. Камень ленив. Под него и вода не течет. А ветер? Ветер — двурушник. Поначалу, перетирая песчинки друг о друга, отполирует их, слижет все шероховатости, так тщательно подгонит одну к одной, что получится подобие монолита. Замрут песчинки в покойной неге. Но чуть изменится направление ветра, нехотя зашевелятся. Сначала одна сорвется с места и сделает короткую перебежку, за ней другая, третья — и начнется великое переселение.

Страшна дюна, если потерять контроль над ней. Двинувшиеся в путешествие пески засыпают молодые лесопосадки, обрушиваются на поселки. Неспроста строили раньше рыбаки двухъярусные двери в своих хижинах.* Проснется человек, толкнется в дверь, а та ни с места. За ночь завалило песком. Тогда бери лопату, вылезай через верхнюю дверь, разгребай занос. Куда против песчаных нашествий сибирским снегопадам! Снег растает, песок же упрям и беспощаден. Иногда сгонял человека с насиженного места, приходилось оставлять целые поселки, отдавая их на съедение пескам.

Как приручить дюну? Предложений находилось много. Остроумных, но неисполнимых. Пока не призвали на помощь лес.

Едешь по косе с юга на север и ни разу не увидишь слева моря — сплошная зеленая стена. Бронзовостволые сосны, светлые березки, рябинки, сирень — и все привалились к дороге. Лес в косую линейку как лист тетради для первоклассника. Нет, это не пьяный лес дальневосточных сопок, где все запрокинулось вкривь и вкось. Прибалтийская роза ветров постоянна: запад — восток. Но ветер ветру рознь — а что, если заштормит?

Вот еще битком набит пляж народом,