Юный Натуралист 1972-12, страница 26

24

На миску с едой бросалась как на добычу; не успеешь отдернуть пальцы — тотчас в них вонзаются острые клыки.

Иногда я садился напротив и подолгу смотрел на дикарку, пытаясь понять: чем же завоевать ее доверие? Это беспокоило Шельму. Она нервничала, глухо, про себя, рычала, потом вскакивала и нападала на меня, пока я не уходил.

Она оставалась неприступной, и это меня очень огорчало. Но какие-то признаки привязанности к людям в ней все же появились. Бывало, возвращаюсь я домой - - она узнает мою походку. Навострит уши, насторожится и смотрит в том направлении, откуда слышен шум шагов. Обводит взглядом стены, вдоль которых иду, ждет, когда откроется дверь. Но вот я вошел в комнату — и снова Шельма дикий зверь.

Как-то на несколько дней я уехал. Все это время Шельма была не в себе. Скулила, металась на привязи, куда-то рвалась, плохо ела. Когда наконец услышала мои шаги, голос, завизжала с нотками радости, сдержанно несколько раз по-собачьи махнула хвостом.

Я бросился к ней:

«Здравствуй, Шельма!» — и встретил недоверчивый резкий взгляд и злой оскал зубов.

Я догадывался: в ней происходит тяжелая борьба. Врожденный вековой инстинкт спорит с навыками, приобретенными в новой среде. Чтобы победила привычка, нужен какой-то сильный толчок, повод, Но какой?

Нам привезли газовые плитки. Я установил плиту посредине комнаты, в угол против Шельмы. Федор принес баллон с газом. Высокий цилиндр с медной головкой и вентилем-краном был похож на красного коренастого человека, который молчаливо и враждебно стоял в углу.

Увидев баллон, Шельма задрожала мелкой жалобной дрожью, сжалась в комочек и забилась в свой угол. Новый предмет внушал ей отчаянный ужас. Он возвышался над нею беспощадный и угрюмый, подавляя неподвижностью, и она не могла отвести от него испуганных глаз. Дрожь колотила бедную Шельму так, что у нее не было сил спрятаться в ящик.

Я подошел и взял ее на руки. Она прижалась ко мне бессильным холодным телом, ища защиты. Я гладил ее, она доверчиво прятала голову в складки одежды.

Так мы провели вместе несколько часов. Шельма успокоилась и согрелась, но освободиться от нее было нельзя. Стоило встать, чтобы переложить ее в ящик, как

раздавалось грозное рычанье и в мои руки впивались ее когти. Пришлось лечь в спальный мешок вместе с нею.

Теперь она не скрывала радости при нашем возвращении домой. С ящика прыгала на плиту, оттуда на плечи и устраивалась вокруг шеи, словно меховой воротник. На баллон не обращала внимания, делала вид, что не замечает его. Но приближаться к нему не позволяла, предупреждая ворчанием и когтями.

Она любила играть, как любят это маленькие щенки и котята. А вдоволь наигравшись, забиралась в спальный мешок, ложилась мне или Ирине на шею и засыпала.

К зиме у Шельмы стал отрастать новый наряд. На голове и ногах короткая пепельно-серая шерсть сменилась длинной белой, на спине и боках дымчатый летний мех начал линять, уступать место белоснежному, зимнему. Хвост сделался пышным, пушистым и теплым. Даже подошвы лап покрылись густой плотной шерстью.

— Шельма уже совсем ручная, давай отвяжем ее, — сказала Ирина.

Я снял ошейник. Шельма радостно прыгнула на свое любимое место, на кровать. Мы отправились на работу.

Вечером я еще издали услышал в комнате лай и возню. Недоумевая, что могло случиться — Ирина еще не вернулась, а посторонних Шельма не признавала, — я поспешил отворить дверь.

Все в доме было вверх ногами. Обувь, белье, книги, продукты перемешаны в кучу. Банка с вареньем разбита, от нее протянулись липкие сладкие разводы. Спальные мешки всклокочены.

Довольная, разгоряченная Шельма сидела сверху и лукаво смотрела на меня, ожидая, что я приму участие в игре. Ее длинная белая шерсть была испачкана клубничным вареньем, к которому прилипли какие-то перья, обрывки газет, клочья оленьего меха.

— Мамочки! — всплеснула руками Ирина, войдя за мной.

Мы принялись исправлять положение. Убрав комнату, достали корыто, нагрели на газовой плитке воды. Я взял Шельму за лапы и погрузил в ванну.

Что тут было! Бедняга билась и визжала, словно с нее спустили шкуру. Царапалась, огрызалась. Наконец вырвалась, бросилась в свой угол и давай кататься в песке. С большим трудом удалось поймать ее и повторить купальную процедуру.

После купанья Шельма стала удивительно красивой. Нежный белый мех переливался снежной волной. На боках сизыми тенями лежали дымчатые подпалины. Гибкая, грациозная, она, казалось, не пры-