Юный Натуралист 1974-08, страница 12

12

13

подъезд, куда входили и откуда выходили люди в белом, цветущие медсестры и старые няни, и Васька не успел опомниться, как уже оказался на виду у худощавого, с лицом серого хлеба врача.

Может быть, и вправду там, на бросовой земле возле Чижевичского болота, с ним произошло нечто серьезное, такое, что он поглупел и так легко сдался нахальным хлопцам?

— Оглушило нашего! Миной оглушило! — принялся твердить Крыж, и оттого, что он хотел с сильной тревогой высказать это, получалось так, будто Крыж врет.

Худощавый врач с серым лицом внимательно, так что жутко стало Ваське, посмотрел на Ваську, но в этот момент из другой двери врача окликнули взволнованным голосом, и он кивнул ребятам: «Сидите!»

А что сидеть здесь, где фу какая вонь от лекарств?

— Сматывайтесь быстро, — шепотом повелел Васька. — Я тут, я не сбегу, а вы сматывайтесь. А то я контуженый, я бешеный! — И он вскочил, угрожающе глядя на Крыжа.

Тут всех хлопцев словно вымело из больницы.

А через мгновение скрылся и Васька. Правда, он немного поюлил по больничному двору, меж задумчивых людей, ожидая, пока не тронется с места грузовик, а затем выскочил через проходную будку и тут же поймал такси, крапчатое от пыли, смешанной с брызгами воды. Не везло, не везло, в какую-то нелепую историю попал, но все же выкрутился, и вот даже с такси повезло!

— Вылечился? — сочувственно спросил водитель с мелкими, мальчишескими чертами лица, выслушав маршрут и как будто обрадовавшись дальней дороге.

— Слава господи, вылечился! — подражая какой-нибудь деревенской бабке, молвил Васька с серьезным выражением лица.

По дороге такси обогнало знакомый грузовик, Васька узнал по номеру злосчастную машину, на которой его так срочно доставили в Речицу, и вот теперь выставил в ветровое стекло дулю, не зная, угадали ль хлопцы его, беглеца.

В колхозном машинном парке, в виду комбайнов, веялок, сенокосилок, остановилось городское такси, остановился несколько минут спустя и грузовик, и Васька, выйдя из засады и потешившись мгновение испуганным видом Крыжа и Бусько, грубо сказал им:

— Ну вы! Куда это вы меня хотели засадить?

И дар нормальной речи обрел он, и гля

дел здраво, и вообще уже не был похож на оглушенного, контуженого, так что хлопцы попятились в растерянности.

Тут же они и заторопились прочь, и Васька, посмотрев с осуждением им вслед, догадался, что поспешили они куда-нибудь в поле, где остальные хлопцы ползком собирали траву, чтоб росло просо. И впервые почувствовал, как захотелось ему хотя бы им двоим твердить о том, что видели они сами; как рвануло, как выбросило из кабины, как залепило черными сырыми комьями трактор. Уже нагрянули первые воспоминания!

Нет, ни на какое другое поле он не пойдет, а только на то, невспаханное, обнаружившее опасный гром. Плуги безнадежны, но хотя бы посмотреть еще раз на все и словно вновь услышать взрыв военной мины. Ведь если задуматься, то крестило его этим взрывом, этими комьями разбуженной земли...

Вскоре он уже оказался там, где затих трактор, не кончивший борозды, и, осторожно ступая по запятнанной комьями траве, забрался в кабину и сидел так, думая о внезапном взрыве. Трактор никуда не двигался, но если вообразить, что это уже не трактор, а танк, промчавшийся по минному полю! И там, на торжественных и поминальных сходках партизан в родной веске, деревеньке, можно появиться и ему, и будут слушать партизаны, как старая мина помешала ему пахать, и будут пересказывать друг дружке и глядеть на него, Ваську, так, словно они принимают его в свой боевой круг...

Когда вдали на проселке уже знакомый грузовик стал приближаться быстро, поднимая тучку пыли, похожей на гарь, Васька вспомнил этих чудаков, Крыжа и Бусько, вспомнил неожиданное путешествие в Речицу и помрачнел. Неужели опять они?

Из грузовика, остановившегося так резко, что застонали тормоза, выскочил Сто-доля, и по его встревоженному лицу он догадался, что мастер уже напуган взрывом, уже слышал обо всем.

— Ты выходи, выходи, Василь! — махнул тот нетерпеливо, забывая на бегу посмотреть хотя бы на исковерканные плуги, на борозды, испорченные взрывом.

Васька ожидал переполошенного человека и чувствовал себя несколько утомленным: взрыв, дикая гонка на грузовике до больницы, потом стремительная езда на легковом автомобиле...

— Выходи, Василь! — уже настойчиво потребовал Стодоля и рванул на себя ручку кабины.

— А трактор?

— Доставим без тебя. Того же Крыжа пошлю.

— Я испытал опасность, а Крыж погонит мой трактор? Нет, Борис Павлович, трактор нехай остается, я пока не вспахал.

— И не думай! — сердито взглянул Стодоля. — Тут, может, еще не одна мина. Какая пахота? Саперов вызовем. А что?

— Ну-у, Борис Павлович! Да тут же веками болото было, и никакого минного поля не должно быть. Случайная мина. Я понимаю, где-нибудь в поле, в лесу. А тут вряд ли.

— Ты меня слушай, Василь, — уже спокойнее продолжал Стодоля. — Иди в лагерь, отсыпайся. И вообще — хоть еще день отсыпайся. Здоровье твое как после такого потрясения? — И он, кивнув на кривые плуги, с такой озабоченностью посмотрел на него, что Ваське стало неловко.

И все же, припоминая досаду последних дней, Васька упрямо мотнул головой:

— Хоть посижу в кабине. И вы, Борис Павлович, не принимайте меня за контуженого. Тут уже одни опозорились. А лучше по-настоящему, на все лето посадите меня на машину!

8

Зачем ему такая воля — отсыпаться в пустынном лагере или собирать глиняные листочки в березовой роще? Зачем ему отдых, если не вспахал он вековую залежь возле Чижевичского болота? Зачем ему зря слоняться меж палаток, меж берез, если через день его снова пошлют на прополку?

Ночь несет нам догадки, находки и откровения, и все, что неясно было днем, обретает свою ясность ночью. Хороша, хороша тихая ночь над серыми стволами берез, над брезентовыми пристанищами! И вот лежишь бессонный и все слышишь, даже крик первых петухов, этот вопрошающий крик, который доносится из ночной дали. Хороша ночь еще тем, что уже готов исполнить новый план и лишь дожидаешься рассвета.

Не нужен ему был нн сон, ни отдых, если и назавтра уготован ему скучный удел. Не на прополку же приехал он в березовую рощу! А если тайком направить трактор на то дикое поле, где пролегли лишь первые борозды, если вспахать нетронутую землю, в которой не обнаружится больше мин, то совсем другими глазами посмотрит на него Стодоля и, покоренный его бесстрашием и лихостью, навсегда поверит ему и станет поручать только первое дело, только первое дело.

«Ты и Дембицкий — вы же гвардия училища».

«И никаких там мин! — браво твердил он себе. — Засохшее болото, засохшая лужа».

А еще представлял он лужок возле обгоревшего колодца в своей веске и как на том ковровом лужке толпятся старики с медалями на новеньких пиджаках, как он, Васька, среди них, потому что и он крещен взрывом, и он рискнул пройти на тракторе все минное поле, пускай всего одна случайная мина ждала последнего часа, но и он рискнул, и он прошел, и он герой...

Дожидался же рассвета он затем, чтобы легче было сманить Крыжа и Бусько, которые беспрекословно навесили бы другие, исправные плуги, и чтобы сторож машинного парка поверил им, поднявшимся ни свет ни заря.

Да, великолепна летняя ночь с исступленным звоном кузнечиков, с влажными звездами, с квасным запахом прудовой воды, с шелестом березовых листьев, с тихой возней какого-то жука, который вдруг пробежится по верху палатки, вдруг станет скрестись...

Когда затеваешь рискованное дело, надо быть посмелее, нечего выжидать. И едва белая мгла обозначилась в проеме палатки, Васька вышел, наступив на что-то упругое, хрустнувшее под ногой, и удивился, присев на корточки и обнаружив, что за ночь пробились у самой палатки тугие лисички. Затем он сунулся спиной в теплую ночь палатки, поднял за плечи Крыжа и, прикрывая ему рот ладонью, вполголоса сказал, что пора выполнять задание, опять собираться на дикое поле.

— Уже? — со стоном зевнул Крыж, вылезая из палатки и посматривая на светлеющее небо, где оставался млечный месяц, оставались потускневшие звезды.

— Пора! — требовательно шепнул Васька.

И уже в другой, в соседней палатке растормошили они Бусько, который попытался отбиваться вялыми руками.

И, как разведчики, бесшумно покинули лагерь.

На плацу машинного парка Ваське показалось сначала, что сторожа нет, и Васька метнулся тотчас к трактору, на котором распознал припечатанные к кабине земляные комья, уже похожие на цементные, а затем ринулся искать исправные, матово отсвечивающие плуги.

И тут вышел высокий, тощий сторож, жердь в очках, и царственным голосом спросил, кто тут позволил им ходить, а Васька дерзко заметил, что надо знать, ради чего хранятся вместе с колхозными машинами учебные машины.