Юный Натуралист 1974-08, страница 11

It

Рукой он дал знак немому Крыжу и немому Бусько отойти, а сам, тоже немой от радости, повел трактор, сбавивший скорость и вроде притормозивший, по самому краю целины, у проселка, на котором в высохшей луже лежали облепленные землистой коростой бревна.

Черная широкая черта появилась за плугами!

Утреннее солнце, накаляясь, взялось обесцвечивать черные борозды, и когда Васька, уже сделав несколько гонов, посмотрел на первозданные борозды, то удивился, какими пепельными они стали. Должно быть, сверху они уже и иричер-ствели.

А все же, хлопцы, он первый здесь землепашец, он бог, он герой!

В груди у него нарождалась песенка, с ним уже было так на сенокосе, он уже знал это счастье, и вот, высунувшись из кабины, он поприветствовал взмахом руки Крыжа и Бусько.

И в это мгновение поколебалась земля.

Гром уже пронесся, исковеркав плуги и вышвырнув Ваську из кабины, и, с мягкой вспаханной земли посмотрев на замерших на проселке Крыжа и Бусько, на залепленную дегтярными комьями кабину, на гнутые плуги, Васька догадался, что лежала долго, с войны, наверное, старая мина в торфяной почве. И вот дождалась, ахнула, рванула. Взрыв никогда не запаздывает! Но Васька, все еще лежа на пахоте, снова успокоил себя: гром пронесся, а война вон когда кончилась...

Но это пока для него пронесся взрыв, а для хлопцев, столбенеющих на проселке, опасность не миновала, хлопцы не знали, что же с ним, и тогда он, отжав свое тело на руках, поднялся и уже другим, бережным движением поманил к себе одного и другого.

— Контузило? Ранило? — панически спрашивал Крыж на бегу, а затем даже ощупывать его стал, точно еще не веря, цел ли он.

А Васька, сам разочарованный тем, что и не контузило и не ранило, смотрел немигающим взглядом на Крыжа и соображал, как бы это и впрямь прикинуться контуженным. Вдруг захотелось ему боевой, как ему показалось, славы: чтоб знали все, что он контуженный, чтоб спрашивали каждый день о самочувствии, пеклись о нем и провожали теплым взглядом...

Крыж лихорадочно спрашивал у него все о той же контузии, а он, будто глухой да вдобавок утративший дар речи, тряс грязной головой, совал палец в ухо, представляясь контуженным, ничего не

разумеющим. И знать не знал какие волнения ожидают его сейчас по 'причине этой мнимой контузии.

С обоих боков крыж и Бусько вдруг подхватили его, он даже удивился, какие сильные хлопцы. Поскольку нельзя ему было говорить, то он лишь взмыкивал выражая несогласие, а его все равно почти тащили по проселку, и Крыж неизвестно чему радовался, бормоча:

— Вот жизнь! Почти как на войне!

Приятно было слышать такое!

Но, наверное, слишком уж перестарался Васька, играя контуженого, и тут же поплатился. Его поддерживали, его волокли двое, цепко ухватившиеся за его руки, а затем эти двое остановили свой грузовик, который сворачивал на проселок.

— Тут Ваську оглушило! Давай в город, в больницу! — все так же панически и одновременно радостно выдохнул Крыж водителю, счастливчику из их группы, который сонно и настороженно выслушивал вздор, то снимая защитные черные очки, то надевая вновь.

И тут Васька заговорил!

Но поздно.

Он еще возражал им всем, твердил, что он уже нормальный, что слышит их чепуху, а его эти хлопцы, обретшие вдруг невиданную силу, затолкали в кабину. Крыж втиснулся третьим, хотя и не положено быть в кабине троим, и грузовик развернулся и выехал вскоре на истертый шинами, какой-то сиреневый асфальт шоссе.

Теперь кричи, возмущайся, доказывай, что здоровый, грози устроить катастрофу, а тебе не верят, ты контуженый. И, решаясь на крайность, Васька даже попытался нажать на тормоза, но Крыж тут же угадывал любую попытку и висел на нем камнем.

Речица, ее предместье, ее кирпичные домики окраинных улиц, заселенные нефтяниками, открылись Ваське, и он хмуро смотрел на город, который любил и в который всегда тянуло его по воскресеньям. Да разве так он появлялся в Речице?

«Пускай, — думал он, — погляжу на Речицу, бесполезно пока драть глотку, а когда остановимся, я, может, по морде дам этому Крыжу».

Но остановиться на улице не пришлось, поскольку железные ворота больницы были распахнуты и закрылись лишь тогда, когда грузовик уже свернул на больничный двор, заполненный гуляющими в странных халатах, из-под которых виднелись какие-то белые шаровары. Тенистый был этот двор, повсюду густо росли тополя.

Те же ухватистые, цепкие руки подхватили Ваську и повлекли в деревянный