Юный Натуралист 1974-08, страница 41

ГАЗЕЛЬ

Таня терпеть не может ружей и выстрелов. Ружья громко бабахают, и Тане кажется, что небо трескается и падает ей на голову. Поэтому, когда стреляют где-нибудь близко, Таня приседает к земле. Хорошо, что папа у нее не охотник. Папа учитель, и это Тане очень нравится.

Но так бывает дома, где Танины игрушки, папины книги и нет ружья. А сейчас ружье рядом, Таня с папой и мамой едет на машине домой, вверх по Лабе. Она гостила у бабушки, а папа и мама отдыхали, ездили в Гудауту к дяде Володе. Каникулы кончились, теперь вся семья возвращается к себе, в горный поселок. Поездка хорошая, Тане нравится в открытой машине. И чего только она не видела по дороге: мосты, бесконечное стадо быков, идущих навстречу, машина даже остановилась, палатки геологов, вышку, «Смотри-ка, уже бурят!» — удивился папа. А больше всего Таня восхищалась Лабой: река то синяя, то зеленая, то белая, вся в бурунах и в пене. А потом появился' охотник с ружьем на дороге. И его взяли в машину. С тех пор у Тани испортилось настроение: она все время ждет, что охотник начнет стрелять. Это будет ужасно, машина, наверное, разлетится в щепки.

А охотник почему-то не похож на охотника — длинный, худой, с голубыми глазами и белыми, будто вот только что начищенными пастой, зубами. И все время он улыбается. И когда стояли на дороге, улыбался, и когда рассказывал, что ничего не убил; улыбался. «Охотники должны быть злыми, — думает Таня. — Этот похож на почтальона, что приносит бабушке письма. — Ему бы сумку на бок и велосипед, ездить от двора к двору, а у него ружье. — На минуту Таня отвлекается, стараясь решить вопрос:— Для чего охотники охотятся? Чтобы есть? Зайца можно съесть, — думает Таня. — А лисиц не едят. Папа сказал: лисиц не едят, лисицы все равно что собаки. А слонов едят? — Таня вспомнила своего большого резинового слона. — А сумел бы этот охотник убить слона?..»

Таня опять смотрит на синеглазого охотника, а он в это время смотрит на нее и улыбается. Таня прячется к папе за спину, а охотник, спрашивает у нее:

— Ты Чего?

Машина _ идет медленно. Лаба то блеснет на солнце, то спрячется в тень, когда скалы придвинутся к ней вплотную. По реке плывут бревна, сплавщики сбро

Рис. В. Прокофьева

сили их где-то вверху. Иногда бревна ударяются в берег, и тогда слышится: бум-м! — как из барабана. Таня закрывает глаза и, прижавшись к отцу, несколько минут слушает это «бум-м!». Нет, спать ей не хочется, тем более что впереди скала, самое замечательное и страшное место на всей дороге, как же не поглядеть?..

Но вот в кузове зашевелились, заговорили, повернули головы в одну сторону.

— Солонцы, солонцы, — послышалось там и тут.

— Могут быть джейраны, смотрите!

— Смотрите, смотрите!

Таня шепчет на ухо папе:

— Что такое джейраны?

— Газели, — отвечает папа. — Антилопы такие, помнишь, в книжке?

— Смотрите, смотрите, — шелестит в кузове, — головы по-прежнему повернуты к противоположному берегу.

— Вот они!

Таня увидела их сразу — четырех стройных газелей. Они стояли на галечнике у самой воды и, подняв головы, смотрели, как показалось Тане, все четверо на нее. С машины их было видно отлично, прибрежные кусты оставались внизу, четверо животных стояли как нарисованные. Кто-то постучал по кабине, и шофер остановил машину.

— Чего? — спросил он недовольно, высунувшись в окно кабины.

— Джейраны!

Шофер открыл дверцу и стал на подножку. Он тоже глядел на газелей. Лаба здесь разлилась, но все же не была слишком широкой, как если бы улица и еще улица, показалось Тане. Противоположный берег был крут, в осыпях, кое-где поросших орешником. Осыпи серых глыб поднимались высоко, и их освещало солнце; берег, где стояли газели, был в тени, вода у берега казалась синей, почти стальной; галька против нее совсем светлая, и на этой теплой, будто выстланной серой тканью полоске стояли животные и смотрели через реку на машину. Они не испугались, их темные, крупные, похожие на черные бусы глаза были неподвижны, но это была живая, влажная неподвижность, отражавшая и впитывавшая в себя весь мир. Только уши джейранов прислушивались, и влажные ноздри блестели, и губы были тоже влажными от воды.

Вдруг что-то звякнуло затаенно и настораживающе, будто боясь тишины и прячась от нее за спины людей. Это охотник поднял ружье и взвел курок. Таня обернулась к нему, и люди тоже обернулись и смотрели на него и на ружье, которое он медленно поднимал, чтобы прицелиться. Разом исчезла радость вечера,

радость встречи с газелями, которые вот только что были рядом, нежные, добрые, с влажными от воды губами. Теперь перед людьми была река, два разных берега, был охотник с ружьем и дичь на другом берегу реки. И люди в машине, казалось, стали другими, у них вытянулись лица, раскрылись рты, исчезло выражение доброты, мягкости, лбы стали сухими и жесткими, а в глазах появилось одно желание: стреляй! Шофер даже пальцами рук сделал движение, будто нажимает курок: «Ну, скорее!»

Таня опять посмотрела на джейранов. Они стояли, ничего не подозревая. Все было тихо вокруг, лишь вода плескалась у берега. И Таня вдруг поняла, что сейчас произойдет убийство: грянет выстрел, и на том берегу какая-то из газелей упадет и замрет серь<м комочком.

Таня перекидывает взгляд на охотника. Это не прежний улыбающийся синеглазый человек. Рот у него сжат, вместо глаз щелочки с маленькими, как точки, зрачками; щека, упирающаяся в приклад, вздернута, сморщена; лицо уже не напоминает человеческое.

Таня видит, как медленно-медленно сгибается палец, лежащий на спусковом крючке. Сейчас, сейчас... И все на машине ждут: сейчас.

А газели стоят. Чего же они стоят?

Палец все сильней давит на спусковой крючок. Сейчас будет выстрел.

— Не надо! Не надо! — Таня вскакивает с места. — Не надо!

В это время раскалывается небо. Но Таня, к удивлению, не замечает этого, не пугается.

— Не надо! — успевает она крикнуть еще раз и, как все, смотрит на газелей на другом берегу реки.

Ни одна из них не упала, не ранена. Они только вздрогнули и, как по команде, встав на задние ноги, обернулись и кинулись вверх по осыпи. «Все четыре, все четыре!» — отмечает с восторгом Таня.

А на машине смятение.

— Промазал... — охотник опускает ружье и улыбается, его зубы блестят, как натертые порошком.

— Не ружье у тебя, — разочарованно говорит шофер, — труба! — Хлопает дверцей, запускает мотор.

Таня подпрыгивает и бьет в ладоши:

— Бегите! Бегите! — кричит она антилопам. — Он промазал! Ура! Он промазал!

Охотник уселся на свое место, улыбается. Таня продолжает кричать:

— Промазал! Так и надо! Промазал!

Газели уходят все дальше в горы, вот

они уже затерялись в орешнике.