Юный Натуралист 1974-10, страница 16

14

вали ладонями валуны. Мелькали их худые усатые лица, мягкие остроносые сапоги. Все бегом, бегом, рассыпая быстрые вздохи. Один схватился за железный кетмень, прижал сапогом волокнистое полено горной арчи. Стал бить железом в торец, расшибая полено на хрустящие длинные щепки, соря по снегу красноватыми занозами.

Натолкали в яму дров, запалили Заметался маленький плотный огонь. Прозрачный дым устремился к вершинам деревьев. За каменной низкой стеной двигались мохнатые уши ослов, их крепкие кудлатые головы с тряпичными ленточками и колокольчиками. Детские лица, гладкие, смуглые, как плоды, появились на мгновенье и скрылись.

Кони тихо стояли в дыму. Белый, со стертым лиловым седлом. И темный, под малиновой ковровой попоной с черными шерстяными кистями.

Я думал о том, что каждый из нас, как бы мудр и учен он ни был, как бы далеко ни ушел от природы, отгородившись от нее каменными громадами городов, ураганнымн скоростями самолетов, — все же каждый, волнуясь, глядит в трескучий живой огонь, следит за парением высокой птицы. Природа живет в нас, как тайная сила, никогда не покидавшая нас. И сегодня мощный порыв иидустрии — это порыв все той же поироды, лишь очеловеченной разумом.

В Воронеже, на авиационном заводе, ви-дзл, как из драгоценных сплавов собирают сверхзвуковой пассажирский лайнер ТУ-144, похожий на гигантскую белоснежную бабочку. Он был столь огромен, что человек, идущий по крылу, казался альпинистом, взбирающимся по ледниковому склону. В пропорциях плоскостей, обтекателей киля чудились законы и формы, рожденные не в уме конструктора, вычисленные не на электронных машинах, а созданные самой природой, — как перо птицы, ласты дельфина, лепесток цветка. В громадном теле машины таились очерта

ния континентов и океанских рыб, кромки песчаных барханов и малых пустынных ящериц. Видно, законы творящего разума и творящей природы едины.

И тут же, под Воронежем, в заповеднике, я следил за бегом серебристых оленей, и бобры, как торпеды, пробивали прозрачные подводные толщи, качая желтые цветы на реке. Природа и техника дополняли друг друга, составляли единство.

Узбекские кони стояли в тенях, сонные от солнца. Горец разделывал мясо, блестя клинком. Снег на деревьях, согретый дымом, падал на коней, мне на плечи.

— Горни барашек води пьет сами чисты. Трава ест сами свежи, — причмокивал хозяин. — Тандыр-кебаб кушать будем, горный, народный блюд!

Узбек вскидывал голову, опушенную серым мехом, сверкал глазами, зубами. На снегу дымились вороха сочной баранины. Горец развязал мешок с крупной солью и стал брызгать ее на мясо горстями. Соль розовела, впитывалась, а он оттирал о снег руки.

На горы было больно смотреть. Женщина в черно-красных одеждах, с ведрами шла от реки. А навстречу ей, мотая тяжелыми шерстяными боками, по голубым снегам протекало стадо ревущих коз.

Я уже не жалел, что остался в этом горном кишлаке. Наблюдал древнее поварское искусство, а сам вспоминал о своих путешествиях, в которых постоянно искал подтверждения своим мыслям: именно в наше индустриальное время подходит конец отторжению человека от праматери-природы, его породившей. Осмысленные глобальные действия на огромных пространствах, учитывающие тончайшие связи вод, небес и подземных недр, не разрушают, не губят, а возрождают земную жизнь.

Вы бывали на пойменных лугах вдоль Оби, в этом сочном пахучем месиве трав, цветов? Среди белых душистых метелок дремы с зелеными, опьяневшими от ароматов жуками, трехгранной свистящей осоки, алых соцв;тий татарского мыла, зарослей черноголовника, перепутанных тонким войлоком лилового мышиного горошка? Могуче, в два человеческих роста, выпирают дудники с огромными зонтиками. Все кишит комарами, мошкой, одуревшими от жары слепнями. В ленивых протоках вспыхивают серебряные рыбины. Все мощно движется под напором солнца, влаги, травяного сока, в разноцветье розового, синего, качается и гудит. И такая в лугах богатырская сила праматери-земли и реки, готовая обернуться ароматным парным молоком!

На северной и средней Оби разгорается битва за нефть. Тысячи буровых рвутся к