Юный Натуралист 1974-10, страница 53

54

возки валялись рваные белые листы капусты.

— Конь у тебя не ленивый?

— Не-е. Он, правда, не очень бежит, но если распогонять — держись только! Одна с ним беда: машин боится. И знаете почему? Недавно чуть под поезд не угодил. Не подоспей я — не носить бы гривы Бурану. — Витя поправляет съехавший на затылок серый картуз и, хлопнув вожжами по крупу коня, рассказывает: — Искал его, искал: и в Старом урочище, и у Березового сруба, и у озера — нигде нету. Что делать? Вышел я к железной дороге, иду, о нем все думаю. И как глянул вперед, аж по затылку мороз: Буран из лесу выскочил и по шпалам зашагал, а в этот момент поезд показался. Я что есть духу, а поезд еще быстрей летит. Кричу Бурану, а он со шпал не сходит, вдоль рельсов бежит. Что делать? Поезд вот-вот наскочит... И только успел я согнать Бурана, как тут же поезд прогрохотал. Буран как шарахнется в сторону и с испугу такого деру задал, еле поймал его к обеду. С тех пор, как увидит машину, в сторону прыгает, гула боится. Но-о-о! — кричит звонко Витя, погоняя Бурана и словно этим восклицанием заканчивая рассказ о нем.

Я внимательно пригляделся к своему попутчику. На вид ему было не больше двенадцати. Одет он в маленькую, в меру сшитую фуфайку, обут в такие же маленькие резиновые сапожки. Когда он поворачивает ко мне лицо, я вижу карие, по-взрослому спокойные глаза. На его остром носике, не считаясь с осенней порой, цвели коричневые веснушки.

— Устаешь на работе? — сочувственно говорю я.

— Еще чего! — обиженно отвечает он.— Что я, маленький? Привык уж, — произ

нес он твердым голосом. — Вам-то, наверное, труднее, непривычные вы.

— Это верно. Спина болит к вечеру, ведь картошку выбирать надо, нагнувшись.

— Привыкнете. Вон наши женщины днями капусту подрезают, и тоже нагнувшись, и не хворают, даже песни поют. А когда поешь — усталость не пристает. Я это на себе испробовал.

— И как?

— Что как?

— Получается песня?

— Не-е... — смущенно, как-то по-маль-чишески покраснел он. — Я пою, когда один, чтобы никто не услыхал. Голоса нет у меня.

— Будет.

— И мама так говорит. Голос к человеку со временем приходит.

— Витя, а в лесу много грибов? — спросил я после недолгого молчания. Мне отчего-то хотелось слушать Витю.

— Нынешний год небогато. Летось — обильно. Под каждой березой ведро наберешь. Лисичек особенно водилось. А ныне грибов мало, погода дюже холодная. Была бы теплота, и грибов навалом было бы. Грибы-то родятся при теплых зорях. — Витя немного помолчал и заговорил снова: — У нас тут белок жуть как развелось! Вчера мы с мальчишками хотели одну поймать, так куда тебе! Хвост по веткам только и мелькает. Глядите, во-он мужик пошагал, — прервал рассказ о белках Витя и показал рукой в сторону. Там уходил в лес высокий мужчина с ружьем на плече. — Это лесной сторож, — поясняет Витя. — Рубить лес не дозволяет. Если с топором в лесу захватит, тут же штрафует. Даже сухостой рубить не дает, а так, голыми руками, собирай, пока не надоест. Мама говорит, что он двадцать лет сторожит лес и у людей все топоры поржавели: в лесу-то ими ни веточки рубить нельзя.

Лес кончился, и мы выехали на обширную луговую низину. По обеим сторонам дороги маячили высокие травянистые кочки, будто провожали проезжающих. Слабый ветер лениво шевелил их зеленые чубы.

— Пропадает луг, — сказал" тихо Витя.

— Это почему же? — заинтересовался я.

— Заболачивается. Дренаж бы тут выстроить из гончарных труб, а можно из тех же жердей и камней — их у нас предостаточно. — Он глубоко вздохнул, заговорил снова: — Кочки эти можно убрать грейдером, он есть в колхозе, дороги зимой расчищает. После луг бы засеять смесью многолетних трав под покров вико-овсяной смеси. И калийные удобрения внести. Дюжинный был бы сенокос, да и