Юный Натуралист 1974-11, страница 41

■

50

лял, как сминает и расправляет высокую траву на лугу. Но шерсть Люськи еще и покрывал туман. Самые кончики ее голубых волос были черные, и колыхание волос действительно смотрелось то легким, то сгущающимся туманом, ходившим по всему ее телу от головы и до хвоста.

Нил Никонович прекрасно знал, что дикий зверь куда выгодней для фермы, чем ручной: дикий всегда крепче, и потомство от него будет лучше, его даже будет больше... Держа на руках Люську, он ощущал, что вот она уже и располнела куда больше. Совсем не то, что ее худые озлобленные одногодки. А это очень скверно! Но по-другойу и не могло быть. Только щенок, оставшийся сиротой, мог превратиться в ручного песца. Его выхаживали, кормили самым лучшим, а потом начали и баловать.

Нил Никонович шел к конторе и прижимал к себе Люську, будто бы она уже принадлежала ему. Впрочем, он был уверен, что увезет с собой Люську. Его удивило только то, что тот самый довод, который он считал почти смешным: дайте, мол, и нам порадоваться! — оказался самым нужным и неоспоримым.

А через несколько дней Люська заняла свое место на ферме. Поселили ее в обыкновенной клетке рядом с другими песцами, и так же, как и у всех остальных, у нее был свой номер. Только никто, разумеется, по номеру ее не называл. Люську звали Люськой. Как и все, она получала каждый день свою порцию мяса, рыбы и крупы.

Когда она ощенилась, то все обрадовались. Стольких песцов здесь держали именно для того, чтобы они ощенились,

всегда, конечно, ждали этого, готовились к этому, но для особенной радости никаких причин в этом не видели. У Люськи же и щенков было в два раза меньше — всего три, а все в первую очередь в тот день сообщали на ферме именно о ней. Будто поздравляли друг друга.

А как переполошились, когда однажды по ферме прошел слух: Люська у своего щенка хвост откусила!

Правда, так оно и было. Но все быстро разъяснилось, и ничего особенного в этом даже не было. Действительно, такое бывает с песцами. Есть одна скверная болезнь, которая поражает хвост или лапы щенков. Первой это, конечно, замечает мать. Другого средства она не знает, и она делает то, что может: ампутирует больной сустав, чтобы заражение не пошло дальше. Люська так и сделала.

Потом у Люськи совсем не было щенков. Конечно, это никого не тревожило. Она стала вроде бы еще ласковей и красивей. «Хорошая», — еще чаще стали говорить, поглядывая на нее.

Так и жила она. Соседи в клетках менялись — на место одних приходили другие, а она все так и оставалась, большая и красивая. И произошло это случайно.

Пришло, как приходило всякий год, время забоя — очень трудное на ферме Еремя. Только своими силами справиться было трудно, пришлось взять несколько рабочих временно. Среди них один случился очень уж деловой — действительно, свою работу он выполнял очень ловко и сноровисто.

О Люське он никогда не слыхал.

— В тот год, — говорил Нил Никонович, — ми пять тысяч шкурок сдали... Была среди них и Люськина.

Ю. Леисин

КОЛДУН И ЕГО ВНУК

Я приехал в Тесовое почти мальчишкой. В чемодане у меня лежал томик Гайдара, белье да новенький диплом учителя.

Деревушка стояла в распадке между двумя шатровыми сопками. Весною с них на единственную улицу сбегались сотни ручьев. Слепяще сверкая на солнце, они неслись мимо старых присадистых домов в лесную реку Мету. Самый старый и самый большой дом стоял в конце улицы. Говорили, будто он был срублен еще первопоселенцами, без пилы, одним топором.

В этом доме и помещалась школа, где я был завучем и учителем по всем предметам. Ребятишки здесь были словно на подбор — беловолосые и светлоглазые се