Юный Натуралист 1975-03, страница 17

спали крепким предутренним сном. Быстро одевшись и скатав спальник, я решил обследовать окрестности. Чайка скрылась за большим, покрытым саксаулом барханом, и я пошел в этом направлении.

Неожиданное зрелище открылось мне. Далеко на горизонте бодро поднималось отдохнувшее за ночь солнце. Лучи его, словно огненные стрелы, пронзали отливающие пурпуром облака и отражались в большом озере, раскинувшемся у подножия холма. Чайки радостными криками приветствовали рождение нового дня. Каких-то четыреста метров отделяли машину от воды.

Своеобразное, неповторимое зрелище — озера в песках. В этих маленьких оазисах кипит жизнь. Берега их поросли высоченным камышом и осокой. В воде много рыбы: леща, воблы, окуня, сазана, судака, жереха. Здесь вьют свои гнезда лысухи, чирки, чернети, чайки. В прибрежных зарослях водится много фазанов.

Озера, очевидно, образовались на месте старого русла реки Тапар. Весеннее половодье соединяет их с озером Балхаш, и сюда на мелководье приходит рыба метать икру. Рыбы в озерах много потому, что нет еще здесь ни хороших дорог, ни заводов. Сама речка Тапар — один из рукавов реки Или, впадающей в Балхаш.

Рыбалка была удачной, хорошо брал лещ, иногда попадались здоровенные судаки и сазаны. Наловив дневную норму, я выбрался на берег и пошел в пески, чтобы познакомиться с ними поближе.

Старые и уже не кочующие барханы покрыты низкорослым саксаулом и верблюжьей колючкой. Под корнями деревьев часто встречаются норы тушканчиков. Свежие следы и остатки зеленых побегов у входа говорят о том, что норы обитаемы.

Несмотря на раннее утро, солнце уже в силе, по песку трудно идти, ногам жарко. Ни облачка, ни ветерка, тишина и покой. Не слышно даже собственных шагов, песок глушит звук. Ни одна живая душа не нарушает своим присутствием жаркой и угрюмой тишины, лишь иногда молнией промелькнет вспугнутая ящерка, и опять ни звука, ни движения.

Горячее дыхание пустыни загнало ее малочисленных обитателей в глубокие и прохладные норы, и они сидят в них до вечера.

Мне вспомнилась тундра в большой мороз. Джек Лондон назвал ее «белым безмолвием». От этого названия веет глубоким одиночеством. Такое же чувство рождает раскаленная пустыня.

Я шел дальше и дальше в пески и, перевалив очередной бархан, вышел к пересохшему соленому озеру — большой, но неглубокой луже еще не высохшей воды.

Песка здесь не было, под ногами хрустел довольно толстый слой соли. Небольшие островки в луже тоже были из соли.

Вода в озерке темно-коричневая и совершенно неживая — ни растений, ни водорослей, ни моллюсков не было в ней.

Полупустыни Прибалхашья полны контрастов — с вершины следующего холма открывался интереснейший вид на небольшую лощину. В самом низу ее росла зеленая трава и невысокий камыш, чуть выше темнели заросли солодки, а у самого подножия буйствовал цветущий саксаул. Здесь же высоко поднимали к небу свои метелки кусты чия.

Очевидно, подземные воды подходят в этом месте близко к поверхности и дают жизнь многочисленным растениям. Даже в жару здесь прыгали кузнечики, поскрипывая на лету крылышками, ц попискивали, перепархивая с ветки на ветку, маленькие пичуги. Неизмеримо много значит вода для пустыни!

И опять вспомнилась тундра на берегах Таймыра, там я встречал такие же богатые жизнью островки. На южных склонах сопок, защищенных от холодных ветров с моря, растут совсем не карликовые березы, высокие тальники с большими и сочными листьями, среди кочек, покрытых ягелем, много травы и ягод. В таких местах пропасть дичи — северной куропатки и зайцев.

Изнемогая от жары, с пересохшим горлом, но довольный увиденным, я возвращался к лагерю.

Вечером мы варили уху на костре из веток саксаула. От огня шел неимоверный жар, очевидно, правы те, кто утверждает, что калорийность этого дерева и каменного угля одинаковы. Изогнутое, скрученное и иссушенное пустыней, оно горит без дыма и дает много тепла.

На следующий день мы возвращались домой. При солнечном свете ориентироваться гораздо легче, но тем не менее запутанный лабиринт дорог раза два уводил нас далеко в сторону. На обратном пути я лучше рассмотрел и окружающую местность, и дорогу. Бросилось в глаза, что полупустыня — это не сплошной песок. Очень часто, а это особенно заметно на исполосованной колесами дороге, из-под верхнего слоя песка выходили на поверхность глиняные пласты. Глина, очевидно, твердая, потому что машину на ней изрядно и жестко подбрасывало.

Иногда вдоль дороги попадались очень большие барханы высотой в 20 и более метров. Горбы этих старожилов здешних мест были покрыты довольно высокими и густыми зарослями саксаула. Миновав наиболее трудную часть пути,