Юный Натуралист 1975-04, страница 50

48

49

ХИТРОСТЬ СТАРОГО БОБРА

К нам на Вятку из Воронежского заповедника привезли шесть бобров. Места у нас лесные, речные, озерные — самые бобриные места. Жить им у нас и не переводиться.

Бобров мы везли вдвоем с товарищем на моторной лодке.

Сидели они в деревянных ящиках, обитых оцинкованным железом, чтобы ни один пленник не прогрыз их и до срока не убежал на волю.

В дороге мой товарищ нечаянно задел багром за задвижку — ящик открылся, и бобр вылез наружу.

А мы до этого случая бобров в глаза не видели и не знали, как с ними обращаться. А бобр большой, темный, глазки как пыльная смородина, и шипит — резцы показывает. Белые, страшные.

Я кричу на него:

— Кыш на место! Кыш!

А он в ответ:

— Шишш... Шишш.

Получается, что ругается бобр, передразнивает меня: я ему «кыш», а он мне «шиш».

— Эх ты, грубиян!

Мой приятель хотел багром его постращать и в ящик загнать, а бобр нырнул в реку — и поминай как звали. Мы мотор заглушили и ждем, когда беглец покажется.

Товарищ багром в Вятке шарит, но, конечно, без толку. Это потом мы узнали: багром бобра ловить все равно что пытаться рукой рыбу в реке поймать за хвост.

До вечера мы прождали — так и не увидели, где он вынырнул.

Место это мы запомнили — лесные угодья бригады Тутышкина — и поехали домой.

Приехали мы в заказник и без приключений выпустили бобров на лесное озеро.

Живем, охраняем заказник, а про бобров ни слуху ни духу. Как их и не было.

В чем дело? Не померли же они все?

Погода стоит хорошая, корма для гостей достаточно — осина, ива, кувшинки желтые и белые. Как говорится, стол накрыт, а званых гостей нету.

Зиму мы перезимовали, про бобров не слыхали. А на другой год прошел слух, что в угодьях бригады Тутышкина объявились бобры и речку Прость всю испортили — всю деревьями завалили.

Моя обязанность — этот слух проверить.

Прибыл я на место.

Все правильно — бобры есть. Их самих,

понятно, не видно, они звери ночные, скрытные, но то, что они здесь, понятно.

Речка Прость перегорожена плотиной из веток и земли, да такой прочной, не только человека — лося плотина выдержит и не шелохнется. Перед плотиной речка разлилась, а мальчишки удят рыбу.

Я спрашиваю:

— Клюет?

— Хорошо, — говорят, — клюет. Караси да окуни.

— Крупные?

— Средние.

— А раньше клевали?

— Раньше не клевали. Раньше река вся высыхала, и даже пескари в ней не всякий год водились.

Стемнело, ребятишки рыбу на куканах домой понесли, а я сижу бобров высматриваю. Прилетели дикие утки, плещутся, меня не замечают, до того тихо я сижу. А ближе к полуночи и бобры появились. Темно, их самих не видно, только плеск стоит, будто пудовые сомы в воде воро-. чаются.

Порадовал меня этот плеск — значит, бобры прижились, пусть не у нас в заказнике, но все равно в нашей стороне, и доброе дело сделано.

Я еще тогда подумал:

«Это их, наверное, бобр-беглец сюда привлек. Или они сами его нашли: он в этих местах у нас с лодки убежал».

Пришел я домой и обрадовал своего товарища известием о бобрах.

— Нет худа без добра, — говорит он мне, — не зря убежал бобр, который тебя передразнивал.

— Это еще как сказать!

Осенью мы с товарищем пошли бобров навестить. Приходим, и не узнаю я местность: плотина сломана, озера нет. Да и речки нет — одна жидкая грязь.

Вот так штука!

Ребятишек встретил, тех, что когда-то окуней да карасей ловили. Спрашиваю:

— Клюет ли рыба в Прости?

— Нет, — говорят, — не клюет. Плотину Тутышкин сломал.

— Почему?

— Не знаем.

Пошли мы к Тутышкину. Он чай пьет.

— Извините, — говорит, — я после бани. С полка слез, окатился прохладной водой — и чай пить.

Рис. В. Прокофьева