Юный Натуралист 1975-09, страница 52

50

ФИЛИН

Вечер застал нас около скал, неподалеку от речки, называвшейся Глухой. Она действительно вытекала совершенно бесшумно из-под большой горы, так же тихо, без обычного журчания несла свои воды по камням и вливала их метров через двести в большую реку. Берега здесь заросли черемушником, который закрывал своими кронами Глухую, и несведущий человек мог пройти мимо, не заметив ее.

Окрестности Глухой были суровы и угрюмы. Кругом громоздились причудливые скалы, испещренные расщелинами и пещерами, по которым карабкались искривленные ветрами сосны. Охотники старались обходить эту глухую местность, пользующуюся недоброй славой. Ь речке, по рассказам стариков, была утоплена красавица купеческая дочь, а небогатый ее жених, добрый молодец, убит из-за угла, когда искал свою невесту, и до сих пор дух его бродит в поисках нареченной, взывая о мщении, в темные безлунные ночи слышится его громкий голос, воплями отзываясь в расщелинах скал, вселяя ужас и скорбь в сердца людей. Более того, здесь же, как и в старину, якобы по-прежнему водятся лешие.

То ли от этой беззвучно текущей воды, то ли от окружающей мрачной природы, то ли от страшных сказаний н получила речка столь меткое название.

Вот в таком-то невеселом месте нам предстояло провести ночь. Выбрали в скале выемку, натаскали сушняку, развели костер, приготовили ужин. Невольно, щекоча себе нервы, завели разговор по поводу Глухой, все ближе придвигаясь к бодрящему пламени костра. Однако согретые им, вскоре заснули.

Проснулся я от дикого, яростного хохота. Было еще темно, кострище покрылось пеплом, проспал, очевидно, не менее двух часов. Хохот был настолько страшен, что у меня мороз пошел по коже. Он звучал где-то рядом, в кустах. В ужасе вскочил и мой товарищ. В это время раздался страшный вопль, словно кому-то причинили сильную боль. Крик сопровождался визгом н скрежетом, все равно что пилили напильником по незакрепленному железу. Страшные звуки, размноженные гулким эхом, завершились пронзительным свистом. Злоба и гнев, призыв и ярость — все было в тех криках. Ожили страхи, рожденные молвой об этой дикой речке.

Мы прижались к скале, побросав в костер весь хворост. Высоко взметнулось пламя, вытолкнув в небо сноп искр от хвои. Внезапно стало тихо, но ненадолго. Тишина была нарушена оживленным ворчанием. Кто-то недовольно бормотал, взобравшись на скалу, на которую мы еще вчера обратили внимание: на ее острой вершине каким-то чудом прилепилась кривая сосна. Ворчание сменилось щелканьем, будто резко стучали зубами, и вновь закончилось сатанинским хохотом, который долго перекатывался по горам. Не успело заглохнуть эхо, как снова раздались посвисты, на этот раз совсем рядом, над нашими головами.

Страх" сковал нас, мы боялись пошевелиться. Оружия, кроме охотничьих ножей, у нас не было. Отходить от костра было жутко, мы льнули к нему, ища защиты у огня. Сухие ветки быстро прогорели, а толстые бревна давали больше жара, чем пламени.

Наверное, прошло часа два или, может быть, меньше — время для нас остановилось, когда горизонт на востоке стал светлеть, а костер совсем затухать. Хихиканье и ворчанье, не смолкавшие ни на минуту, вдруг закончились криками: «Бу-бу! Бу-бу! Бу-бу!»

Как обрадовались мы этому крику! Сразу отлегло от сердца. Так мог кричать только филин. Кто бы мог подумать, что эта не ахти какая большая птица могла издавать столь громкие и поистине жуткие звуки?!

Не отсюда ли пошли и страшные легенды,