Юный Натуралист 1975-11, страница 12

10

А я вспомнил 17 октября 1970 года — день укладки первого кубометра бетона в основание плотины этой грандиозной гидростанции.

Было солнечное утро с ядреным осенним морозцем. Наша «Волга», промчавшись по Хакасской степи, миновала мраморный город Означенное и ворвалась в ущелье, откуда навстречу нам с ревом и грохотом несся холодный и мрачный в своей суровости Енисей. Он несся с левой стороны, а справа от нас была отвесная скала из разноцветного мрамора. Она протянулась вдоль Енисея почти на двадцать километров и, отражаясь на его плесах, делала реку похожей на живой ковер. Другой берег Енисея представлял собой нагромождение скал, поросших лесом. Лес, прибитый заморозками, полыхал тысячами огней осени. Бордовым пламенем горела черемуха, червонным золотом светилась осина, оранжевой дымкой курилась лиственница. На вершинах скал лежал легкий снежок-первопадок и царственно восседали орлы, глядя на дорогу, по которой в тот час потоком мчались машины, везя на торжество народ.

А вот и Карлов створ — теснина, где в грядущем суждено подняться многометровой бетонной подкове гидростанции, навсегда преградив Енисею его вольный бег и высоко подняв его воды. Енисей уже и так потеснен довольно крепко каменным барьером, ограждающим котлован от его воды. Русло богатырской реки до того стало узким, что через него можно перебросить гальку. На барьере — тысячи людей. Играл духовой оркестр, шел митинг. На трибуне стоял Александр Тяжев с глыбой белого как снег мрамора в руках. На мраморе красными буквами был написан вызов: «Иду на вы, Енисей!» Бригаде Тяжева выпало почетное право, завоеванное трудом, уложить первый бетон будущей плотины.

— Итак, великое началось!

С этими словами Тяжев вместе с бригадой спустился в котлован. К ребятам подъехал самосвал с бетоном. Тяжев положил мрамор на гранитное дно котлована вместе с пластиной из нержавеющей стали. На пластине было написано послание далеким потомкам, которые, может быть, прочтут его лишь через тысячелетия. И мрамор со смелым вызовом могучему исполину и письмо в века вскоре оказались заваленными бетонной массой. Под тысячеголосое «ура» в воздух взлетели шапки, шляпы, кепки, а в небо взмыли разноцветные ракеты.

Загремел победный марш. Великое сражение человека с Енисеем началось.

Обратно ехали медленно, с остановками: хотелось как можно дольше побыть в ени

сейском ущелье и полюбоваться его живописными видами. В одном месте под берегом реки, на рябине, сидели ярко-малиновые щуры вместе с хохлачами-свиристе-лями. Птицы весело прыгали с ветки на ветку, а мне казалось, что это скачут разноцветные живые фонарики. В другом месте враз четыре белки перебежали дорогу и метнулись на сосну, спугнув с нее стайку синиц и поползня. На плесе, вдоль берега, проплыл косяк хариусов, хорошо видимый в прозрачной енисейской воде... День прошел в тихой радости и запомнился навсегда.

Товарищ, ездивший вместе со мной на стройку ГЭС, оказалось, в этот день впервые в жизни увидел сибирские горы и пришел к такому выводу: кто в горной Сибири не бывал, тот Сибири не видал. Имелась, разумеется, в виду красота Сибири, ее самобытная природа, ошеломляющая человека своей грандиозностью и разнообразием красок.

Сейчас, услыхав мнение Павла об окрестностях Шушенского, я мысленно сравниваю их внешний облик с хлесткими красками енисейского ущелья и, конечно же, соглашаюсь с Полежаевым: да, они невзрачны и унылы, особенно теперь, когда пришел сумеречный ноябрь, месяц перволедья и конца живой воды. Но они не безжизненны. Весь день в них тенькают синицы, стучат дятлы, иногда слышится тоскливый голос сойки, а в мшаных подлесках раздаются шорохи и шаги зверья. Днем на Журавлиной Горке мы видели зайца-беляка. Чудак полинял, побелел, а снега-то еще нет. Скачет по лесу белой мишенью для ястребов и воронья. Однако присутствие живности в шушенских лесах не скрашивает того однообразия, какое присуще им. Да. Ильич жил, откровенно скажем, не в веселом лесу. Но, может быть, этот, лес отто-го-то нам так и дорог, что, будучи неказистым, смог дать Ленину столько энергии и сил, что тот сумел под его сенью разработать план великого преобразования жизни на земле. Ленин умел в самом заурядном разглядеть необычное и прекрасное. Тогда всем нам необходимо учиться у него подобному восприятию природы. И все же, как бы там ни было, а мне, как и Павлу, очень жаль, что Ленину не довелось побывать в самих Саянах, где места гораздо живописнее, ярче и разнообразней, чем здесь. Взять хотя бы тот же Абакан, приток Енисея, с его грохочущими перекатами и порогами, прижимами к отвесным скалам и девственной тайгой на прибрежных сопках, с белой кипенью зарослей черемухи в весепчюю пору, а осенью с многоцветной шугой из опавшей листвы. По Абакану можно плавать бесконечно, и он никогда не надоест: до такой степени раз