Юный Натуралист 1975-11, страница 11

9

том самом месте, где много-много лет тому назад делал то же самое политический ссыльный, шушенский невольник Владимир Ильич Ульянов. Мы — это абазинский художник Павел Полежаев и я. Костерок разгорается быстро: шишки мы собрали самые сухие и смолистые. Разгорается, раздвигает своим трепетным светом темноту, и мы вскоре видим неподалеку шалаш из толстых бревен. Тот самый охотничий шалаш, в котором не раз ночевал Ильич вместе с Иваном Осиповичем Ермолаевым, или «Сосипатычем», как его звали одно-сельчане-шушенцы. Шалаш крепкий, прочный. Строили его надолго, не подозревая, что строят навечно. Мы сидим на бревне, молча глядя на огонь, на шалаш. Вокруг стоит полная тишь, нарушаемая лишь отдаленным гулом реактивного самолета, летящего где-то в глубоком звездном небе. Возможно, точно так же сидели здесь когда-то Владимир Ильич с Сосипатычем, «немудрящим мужичком», как назвала его Н. К. Крупская в своих «Воспоминаниях о Ленине», и вели непринужденную беседу. Конечно, трудно представить, о чем у них шла речь. Однако можно предположить, что говорили они об охоте, о природе и ее охране. Ведь не случайно же в числе первых декретов молодого Советского государства были декреты об охране природы и разумном использовании ее богатств.

Костерок постепенно гаснет, и шалаш погружается в непроглядную темень ноябрьского вечера. Мы собираем в каску мотоциклиста золу от сгоревших шишек и молча направляемся к нашему мотоциклу, стоящему на шоссе. Да, нынче к ленинскому шалашу проложено шоссе. А тогда, накануне двадцатого столетия, сюда не было протоптано даже маломальской стежки.

— О чем тебе сейчас думалось? — спрашиваю я Павла.

— О том, в каком удивительно красивом крае нам с тобой довелось родиться и жить. И еще о том, как сбываются ленинские мечты. Возьми хотя бы наш Енисей. Если бы не ленинская идея электрифицировать Россию, разве мы имели бы нынче у себя Красноярское море?

...От Дивногорска, где вздыбилась ввысь гигантская плотина Красноярской ГЭС, почти до самого Абакана распласталось это рукотворное море. Там, где раньше были грозные пороги и лихие перекаты, не так давно расплескался широченный водный простор, по которому свободно могли бы, будь в том нужда, двигаться океанские теплоходы.

Однажды я плыл по этому морю на «Ракете» в город Абакан. Главными пассажирами крылатого судна были пионеры. Они ехали из Красноярска в Шушенское, к Ленину. Стоял июнь, месяц буйного расцвета

полевых цветов и трав. Поэтому в «Ракете» было много цветов, от которых исходил такой дух, словно все лучшие ароматы вселились в салон судна. Цветы ехали, чтобы оказаться вскоре у памятника Ильичу в Шушенском. Больше всего букетов было из жарков.

_ Где вы нарвали столько жарков? —

спросил я ребят.

Ответила девочка:

_ Южнее Дивногорска. Там от них гора

огнем горит. Мы попросили капитана, он пристал к этой самой горе. Вот мы и нарвали.

«Пристал к горе»... Еще несколько лет назад ребятам не удалось бы нарвать жарков, потому что уровень воды в Енисее был низок и причалить к горе, прямо к тем местам, где обычно цветут жарки, было бы невозможно.

Цветы необыкновенной красоты —■ лишь одно из бесчисленных природных великолепий западносаянского края. Но почему-то именно они вспомнились мне сейчас, когда Павел заговорил о том, в каких удивительно красивых местах посчастливилось нам с ним родиться и жить. Возможно, это случилось потому, что у меня вообще при слове «красота» тотчас же возникает в воображении цветок. Ведь я вырос в Балах-чине, вокруг которого по горам рассеяны в непередаваемо огромном количестве, по-моему, все цветы Сибири. Там растут даже кандыки. Эти жемчужно-бордовые подснежники, каждый с двумя-тремя атласно-зелеными жирными листьями, слегка как бы окропленными кровью, — самые интересные, на мой взгляд, цветы Западных Саян. Во-первых, они очень редки. До того редки, что даже не каждому бывалому горному охотнику, всю жизнь проходившему по тайге, доводилось их встретить. Во-вто-рых, растут они часто прямо из-под снега. Мне шел девятый год, когда я впервые наткнулся на кандыковую поляну. Наткнулся и вмиг опешил: до того необычное зрелище вдруг представилось мне. На пологом склоне белело широкое поле прошлогоднего снега, а на этом поле, пронзив стеблями подтаявший снизу снежный пласт, рубинами горели сотни невиданных дотоле мною цветов...

— Павел, а почему ты вспомнил о красоте сейчас и здесь? — поинтересовался я.

— А потому, что окрестности Шушенского, мне кажется, не шибко красивы — болотисты и низинны. И мне очень обидно, что Ленин не имел возможности побывать в горах — хотя бы там, где сейчас строится Саянская ГЭС.

Этой осенью второй раз за всю многовековую историю батюшки-Енисея < люди перекрыли его русло.

2 «Юный натуралист>» № 11