Юный Натуралист 1976-05, страница 53

53

рошка с мягкими синими цветочками, который Пеструха очень любила.

Едва я коснулся теплой морды Пеструхи, она вытянула шею и вдруг лизнула мою руку жестким горячим языком.

Утро было ясное, морозное. Словно в пору детства удивленно смотрел я, как цвела фиолетовым и желтым снежная пыль. Казалось, сверкал и искрился самый воздух.

Скоро стали появляться гости — соседи, знакомые, друзья детства.

Пришел и мой старый учитель, в знакомой мне меховой поддевке и серой заячьей шапке.

— Ишь ты, какой стал, — заговорил он, едва войдя в избу. — Век бы не узнал, встреться на улице. А мне давеча ребята враз доложили: Федор Алексеевич, а к нам летчик с фронта приехал. Какой, думаю, летчик?.. Я ведь тебя, откровенно говоря, совсем другим представлял — стриженным наголо, в синенькой застиранной косоворотке... За первой партой ты, помню, сидел... А теперь... Орденов-то у тебя! Батюшки! Орденов-то... Ну, милости прошу к нам в школу, ребята ждут. Я ведь не только от себя. И от ребят я...

Меня пригласили на торжественную линейку.

Откровенно говоря, робея, подходил я к школе, к родной своей приземистой кирпичной школе. Увидел, что ребята расчистили к моему приходу снег. Школа была прибрана и вымыта до блеска.

Вспыхнул знакомый ясный звук пионерского горна. Ребята выстроились на линейку. Одеты они были пестро — кто во что, девочки почти все в старых материнских кофтах, мальчики в заплатанных рубашках, дедовых сапогах.

Но было весело, празднично.

Я смотрел, слушал.

— Ребята, — сказал директор школы, — к нам в гости пришел наш бывший ученик, а теперь летчик-истребитель...

Ему не дали договорить, ребята захлопали в ладоши, зашумели.

Когда все угомонились, пионервожатые стали докладывать мне по всей форме о том, сколько какой отряд собрал лекарственных трав — ромашки, подорожника, мать-и-мачехи... Оказалось, собирали они все это сотнями килограммов. И признаюсь, как-то не очень уж большое в те минуты я придал этому значение. Подумал лишь: молодцы ребята, не теряют попусту времени, трудовые навыки приобретают...

А Федор Алексеевич опять про лекарственную траву заговорил, про то, сколько ее передала школа госпиталям.

Потом я рассказывал о войне.

Не клеилась вначале моя речь. Волно

вался я от множества детских глаз. Да и трудно было тут говорить о войне.

Я рассказал, как сбил первый немецкий самолет...

Потом ребята наперебой задавали мне вопросы, окружили меня, спрашивали, как стать летчиком.

Когда, распрощавшись с ними, я уже направился к выходу, ко мне в коридоре подошла девочка лет одиннадцати. На плече ее висела пестрая сумка, сшитая из бабушкиной поневы. Глаза у девочки были большие и печальные. Засучив немного рукав рваной кофты, она показала мне левую руку. На ее запястье я увидел длинный малиновый рубец, след глубокого пореза. Рана давно уже затянулась, но остался этот косой шрам.

— Что это? — спросил я.

— Это, дяденька летчик, я серпом порезала руку, когда лекарственную траву собирала, — ответила девочка. — Знаете, как я плакала? Больно было... Я для папы собирала траву... — Девочка вдруг умолкла и тихо добавила: — Хоть у меня теперь нет папы, он погиб под Ржевом, я другим траву собираю.

Что я мог сказать? Ответить на это можно было только в бою.

Я почувствовал, как спазмы перехватывают мне горло, наклонился, поцеловал руку девочки и выскочил из школы на улицу.

И как накануне я спешил домой, так теперь я почти бегом бежал обратно на аэродром.

Спустя несколько дней я снова был на фронте.

И. Андрианов,

Герой Советского Союза

ПОЛЕВКИ

С утра стояла погода — лучше не надо. Тепло, светло, тихо. Молодое весеннее солнце щедро ласкало землю, и бескрайние обские разливища едва рябились, сверкая гребешками волн, как рыбьей чешуей.

Мы разбили палатку, проверили в заливе загодя поставленные сети, нахлебались наваристой, сладковатой на вкус карасиной ухи и, помыв посуду, под треск затухающего костерка стали неторопливо обговаривать, кому где устроиться на вечернюю зорьку.

Мне достался самый далекий, поросший мелким осинником островок, что маячил сквозь затопленные тальники к северо-востоку от нашего лагеря. На глаз до островка было не меньше двух километров, и, чтобы не терять времени попусту, не томиться в безделье, я погрузил в долб