Юный Натуралист 1976-08, страница 51

49

осторожно, лось!

Лесник Анисовец легко идет напрямик на заветную деляндо, придерживая nerft мышкой завернутый в газеты сверток.

Под ногами пружинит мох, в кустарнике с шумом срываются дрозды-рябинники, прилетевшие сюда по спелую красную ягоду.

И тишина в лесу, даже не тишина, а какое-то особенное долгое затишье, которое бывает лишь перед наступлением осени. Еще далеко до тех дней, когда начнет сеяться мелкий дождь, еще стоит теплая, солнечная погода, но уже чувствуется: лес будто притих в ожидании непреложных перемен. На березах появились желтоватые косы, а с дуба время от времени срывается и с шорохом опадает резной лист. Запасаясь на зиму желудями, тревожно кричат совки, перелетающие с одного дерева на другое.

Лесник вышел наконец на мшистые места, где ногам так мягко, словно стоишь на подушке. В ельнике потенькивали синицы. Неподалеку, правее, был непроходимый бурелом: наверное, в грозу вывернул ветер деревья с корнями. Несколько дней подряд там звенели бензопилы, ревели самосвалы: поваленный лес вывозили на дрова. И шоферы, чтобы не кружить по мшистым местам, выводили свои машины на большак прямо через поляну. Вот тогда-то Анисовец и перегородил этот их проезд жердями, пригвоздив дощечку с надписью: «Объезд. Больной лось».

Сначала некоторые шоферы лишь пожимали плечами, недоумевали, какие там могут быть заботы о больном лосе, и ехали через поляну, напрямик. Но тогда он, Иван Анисовец, несколько дней продежурил у своего знака и все заворачивал, заворачивал машины.

Лось прибился сюда откуда-то издалека — наверное, из Амельковских лесов. Анисовец сразу, едва увидел лося, понял, что этот лось болен: стоял он с понурой головой, не трогался с места, лишь испуганно постригивал ушами. На опавших боках клочьями свисала шерсть.

Потом лось облюбовал для себя эти мшистые места среди густого осинника, лежал и тоскливыми глазами смотрел в землю. Когда Анисовец подходил к нему, лось неохотно поднимался, так же неохотно отходил прочь и настороженно смотрел на человека. На поляне, совсем неподалеку, утробно ревели машины, и по коже бородатого лося пробегала дрожь.

— Так ты, брат, скоро копыта отбросишь, — сказал Анисовец.

Перво-наперво он перегородил машинам дорогу. Потом сходил домой и принес для лося ломоть хлеба, круто посоленный. Лось не дотронулся до хлеба. Несколько дней пролежал тот ломоть нетронутым. Но однажды Анисовец не обнаружил хлеба. «Может, какой-нибудь лесной зверь стянул?» — подумал Анисовец и прошелся вокруг осинника. Ничего подозрительного, никаких следов он не увидел. Нашел лишь объеденные мухоморы под старым раскидистым орешником. «Ага, значит, дела пошли на поправку», — решил Анисовец.

Хлеб, посыпанный солью, Анисовец носил для лося день, другой, пятый...

А теперь он нес для своего молчаливого пациента целую буханку.

Вот и осинник, где дрожат, дрожат под малейшим ветерком листья, вот и временное пристанище больного лося. Да только где же он, этот лось?

Анисовец ступил в глубь осинника, оглянулся, увидел, как молодые деревца обгрызены и что следы зверя ведут из осинника мимо ельника туда, на поляну, на ту тихую, надежно загороженную от машин поляну.

Анисовец положил хлеб на пенек, рассыпал второпях соль и подался на поляну разгораживать проезд, убирать жерди, потому что уже не нужна была эта изгородь.

журавлиные травы

В конце августа на прогаринах зацветает вереск. Мелкие сиреневые цветы вереска, хотя и не пахнут, но все равно приманивают пчел, пчелы летят на вереск, как только солнце высушит обильную августовскую росу, и берут взяток, берут этот поздний мед, который будет немного отдавать горчинкой.

Мы идем с Апанасом Козленковым. Апа-нас держит в руке потемневшую от времени корзину, ступает бодро.

— Старею я, человече, — жалуется Апа-нас. — Уже и видеть стал хуже. Какой из меня грибник?..

Апанас действительно заметно сдал за последнее время: выпали зубы, густо поседели виски. И все-таки зрение еще не та