Юный Натуралист 1976-08, страница 52

50

кое слабое у него, если он нашел уже более десятка отборных белых грибов; а в моей корзине — пусто.

Мы кружим по березнякам, по ногам хлещет вереск, на лицо садится паутина. И вот уже в моей корзине четыре боровика, да еще подосиновики, лисички, подберезовики.

Апанас берет только белые грибы, они ему нужны для сушки, надо ему насушить два килограмма, сдать на приемный пункт и купить для внучки кофточку.

Старик говорит, говорит и о том, что стали теперь лучше жить, и о том, что внукам подавай только самое дорогое, самое модное, и о том, что в деревне чуть ли не над каждой крышей антенна телевизора, а в хатах — всякие серванты, диваны, мягкие кресла.

Солнце поднимается выше, росы уже нет. Под ногами потрескивает валежник, когда мы пробираемся в чащу. На полях, тянущихся вдоль березняка, желтеет стерня, еще не потемневшая от дождей, с рубчатыми следами от комбайнов.

Далеко позади осталась наша деревня. И можно было бы отдохнуть хоть немного. И тут как раз Апанас сдергивает выцветшую кепку, подносит негнущуюся ладонь к уху. Вдали, в той стороне, где деревня Островок, слышится протяжный птичий клич.

— Журавли, — говорит Апанас. — Почти каждую осень прилетают на гречанище. Отъедаются перед дорогой.

На лице старика разглаживаются морщины, в черных глазах появляется почти детский восторг.

Мы переглядываемся и, не сговариваясь, направляемся в сторону Островка. Над притихшими полями курлычут и курлычут журавли.

Потом мы возвращаемся домой. И тут я замечаю, что Апанас так и не собрал полной корзины грибов.

— Как же, дядька Апанас? Не хватит на кофточку, — шутливо говорю я ему.

— Журавли помешали, — смеется он и так ласково повторяет: — Журавли, браток, журавли...

М. Даниленко

Перевод с белорусского Э. Корпачева

удачливые

рыболовы

Рыболовы не любят домашних уток, крикливых, любопытных и глупых. Они нахально лезут к твоим поплавкам и пугают рыбу. Если на озере или на пруду много уток, лучше не рыбачить.

Я знал, что в маленьком озерке за селом постоянно плещутся утки, и не поехал бы туда, но в то утро на большом озере клева не было, а мне не хотелось возвращаться домой с пустыми руками.

Приехав на озерцо, я положил на берегу велосипед, отвязал удочки и стал их наживлять.

К концу лета озерцо обмелело настолько, что воды в нем было по колено, не больше. Если подвернуть штаны, перейдешь его вброд.

У другого берега плескалось стадо уток, штук пятнадцать. Еще два таких же стада плавали в дальнем конце озерца. Они тоже шумно и весело плескались: встанут на хвост и машут крыльями, брызжутся, кричат — должно быть, к дождю.

Я раскинул веером удочки, бросил пшена для привады и стал ждать.

Птицы на другом берегу забеспокоились. Они видели, как я горстями швырял пшено в воду. Старый сизый селезень и с ним две утки отделились от стада и поплыли к моим удочкам. Я уж подобрал ком земли и хотел запустить в них, но в этот момент крайний поплавок блеснул на солнце.

Селезень и две его подруги удивленно остановились и стали наблюдать за мной. Наверно, они не знали, что в этом озерке есть рыба.

Вскоре я поймал еще несколько караси-ков. Смелый селезень подплыл совсем близко к поплавкам, и я бросил в него комом земли. Он поспешно отступил к своему стаду, вытянув шею и громко крякая.