Юный Натуралист 1977-02, страница 56

взглядом в эти желто-зеленые огоньки над обнаженными шильцами клыков. Он смотрел не мигая — прямо в круглые омутки злости. В его положении взгляд был единственным оружием против зверя. А пользоваться им еще в детстве научил отец. «Если хочешь, чтобы тебя не порвала собака, смотри не отрываясь в ее глаза». Так он и смотрел в глаза рыси — буравя самые сердечки черных зрачков.

Сколько секунд длился этот поединок? Ивану Васильевичу показалось, что прошло по меньшей мере минут пять. Светящиеся лампочками глаза рыси вдруг погасли, словно перегорели в них волоски. С оскаленной настью, как-то нехотя, она побрела прочь.

Ю. Чернов

БЕАОЕ ПЕРЫШКО

Как-то на улице Льва Толстого, как раз напротив Хамовнической усадьбы великого писателя, я чуть было не наступил на какое-то маленькое, копошащееся на тротуаре существо. Нагнувшись, я разглядел птенца голубя. Пух, покрывающий его маленькое тельце, промок и сбился, обнажая синюю, в пупырышках, кожу. Он испуганно жался к стенке и дрожал. Я взял его в руки и отнес домой. У нас всегда кто-нибудь был из зверья. Как-то жила хромоногая белка Машка. Когда она за зиму отъелась, окрепла и стала прямо-таки красавицей, я отпустил ее на волю.

Однажды на птичьем рынке я приобрел у мальчишек птенца орлана. Варлаам (так я назвал птицу) оказался на редкость привязчивым и ласковым. Он облюбовал себе место на подоконнике моего кабинета, со

метров да термометров определит таежник, до какой точки выжал мороз, упало или нет атмосферное давление. Фронтовые-то раны почище приборов.

В тот день Иван Васильевич настораживал капканы на ондатру. Вырубал во льду майны и на свежевырубленных осиновых жердях опускал под воду самоловы.

Покончив с тяжелой работой, Гавырин покатил на лыжах домой. Он шел то руслом реки, хоронясь от прохватывающего до костей ветра, то перелесками и полянами обрезал излуки. Возле речушки Курсулы, впадающей в Тартас, охотник приметил странные следы — зайца и рыси. Сами по себе следы обычны — рысь частенько крадется по стежкам косого. Недаром ее заячьей смертью зовут. Но вот что удивляло: следы хищницы впечатаны в снег мелко на ту же глубину, что и заячьи. Почему же кошка, весом более пуда, не проваливалась по рыхлому насту?

Раздумывая над лесной загадкой, Иван Васильевич съехал с крутого берега Курсулы к старой березовой валежне. Здесь он обычно устраивал перекур. И на этот раз охотник уселся на валежну, достал из внутреннего кармана полушубка хлеб. Ломоть побелел на глазах. Кожу лица будто противогазной маской стягивало. Какой тут обед...

Иван Васильевич уже хотел подняться, но вдруг услышал позади слабый шорох. Он обернулся да так и замер. С берега, по его лыжному следу, с разгона катилась рысь1 Она притормозила в каких-то трех шагах — на пружинисто подогнутых лапах, готовая к прыжку. Взгляд Гавырина натолкнулся на злые, источающие желтую ненависть глаза. Машинально, еще не отдавая отчета в происходящем, охотник впился