Юный Натуралист 1977-02, страница 57

54

временем сделав его своей безраздельной вотчиной. На подоконнике у него была идеальная чистота: он сметал с него даже косточки, зато кабинет он превратил в авгиевы конюшни. Была у него и своя страсть. Стоило мне начать разбирать рукописи, как он тут же, слетев ко мне на руки, выхватывал когтями листы бумаги и взмывал к потолку. Спикировав оттуда на днван-кровать, он садился и кокетливо поглядывал на меня, как бы говоря: «Попробуй отними!»

Когда я заходил в комнату покормить его, он с верещанием бросался ко мне на грудь, потом перебирался на плечо. В таких случаях жена в ужасе закрывала лицо. Меня предупреждали, что эта дикая хищная птица когда-нибудь выклюет мне глаза. Но за полгода нашей дружбы он не только ни разу не клюнул, но даже не поцарапал меня. Хотя однажды, когда ко мне зашел мой друг поэт и увидел, как Вар-лаам трется о мою шею, он потянулся погладить орлана. За эту непрошеную ласку гость получил страшный удар клювом.

И вот наступил день расставания. Мне казалось, что выросшему и окрепшему Вар-лааму будет лучше в свободном вольере среди своих сородичей. У меня была огромная сумка, в которой я обычно выносил его гулять в парк. Как только степняк видел эту сумку, он, приклекивая, начинал кружить по комнате в предвкушении удовольствия от прогулки.

К подъезду подошло такси. Я взял сумку и внес в комнату. И тут началось что-то несусветное: Варлаам верещал, метался по комнате из угла в угол, потом бросился к потолку. Я стал ловить его, и, когда наконец зажал в одном из углов, он вдруг взъерошил перья, ощетинился и стал зло бросаться на меня, пытаясь клюнуть. Пришлось надеть кожаные перчатки, чего раньше я никогда не делал. С какой-то непостижимой для меня злостью и остервенением отбивался орлан, пока мне с трудом удалось запихнуть его в сумку. Всю дорогу, пока мы ехали в зоопарк, Варлаам, бросая злые, полные ненависти взгляды, пытался ударить меня клювом по руке. Вероятно, он заподозрил предательство, иначе объяснить его поведение я не мог.

Прошло десять дней карантина, которые орлан должен был провести в клетке. Никаких заболеваний не оказалось, и его выпустили в вольер в компанию своих сородичей. Вскоре я навестил его. Услышав мой голос, Варлаам со страшным криком бросился к загородке, за которой я стоял. Он бежал, спотыкался, падал, припадая на один бок. Да ему же обрезали крылья! Варлаам прижался к моей руке, слегка покусывая ее клювом, н жалобно верещал, словно жалуясь на свою судьбу.

Я смотрел на моего друга, и горячий комок подкатывался к горлу. Что теперь я мог сделать для Варлаама? Ему предоставили свободу, выпустили в открытый вольер, но обрезали крылья.

«Орел без крыльев, — думал я, уходя из зоопарка, — странное понятие у людей о . свободе!»

Сейчас, когда я пишу эти строки, у меня на плече сидит Белое перышко, тот самый голубок, которого я подобрал на улице Льва Толстого. Он вырос и окреп, хотя это еще не совсем взрослая птица. Голубятники называют их хрипунами. Он перестал пищать, но еще не стал гукать, а только хрипит. Белым перышком я назвал его за единственное белое перо в правом крыле, а вообще-то он обыкновенный сизарь.

Белое перышко только что с удовольствии поел. С утра его не было: он живет на воле и, по-видимому, где-то гулял. Наверное, встретил что-то интересное, раз не прилетел даже поесть: он только познает жизнь. И вот полчаса назад, когда я вышел на балкон, он появился. Слегка почесывая меня за ухом и в щеку, затем перебрав свои перышки, принимается чистить мне волосы на затылке. Пища для него не главное, ему необходимо мое присутствие. Когда я работаю, он может часами сидеть у меня на плече, перебирая на затылке волосы. Как-то у австрийского этолога Конрада Лоренца в книге «Кольцо царя Соломона» я прочел, что птицы таким образом выражают свою любовь, часто принимая человека за себе подобного.

У меня были дела, я не мог с ним заниматься и оставил его в кабинете, насыпав на пол корм. Вернувшись вечером, я нашел пищу нетронутой. Голубя дома не было. Видимо, он оскорбился таким пренебрежением к его чувствам и появился только на следующий день.

За окном чудесная погода, небо — сплошная голубень, во дворе воркуют его сородичи, а мой друг сиднт у меня на плече в душной комнате. Хотя балкон открыт и он может в любую минуту выпорхнуть на волю, он почему-то этого не делает, а, косясь одним глазом, поглядывает, как я печатаю. Может быть, он знает, что я пишу про него?

Наступит вечер, небо затянется аквамарином, полыхнет зорька, и он отправится ночевать к себе подобным.

Тяга к вольной волюшке возьмет свое.

Если вы встретите Белое перышко на улице, то сразу узнаете его по оперению и кольцу на ноге с № Е500806. Это очень ласковая, добрая и свободолюбивая птица.

Не обижайте его! Он очень верит людям.

О. Туманов

t