Юный Натуралист 1977-10, страница 56

54

прижаты зло, а торчат, словно пришитые — совсем как у игрушечного. Правда, крупные желтые клыки отгоняли желание познакомиться ближе с их обладателем, да и поза зверя говорила о его готовности в любой момент нарушить перемирие.

«Но все же почему он бросился ко мне? И почему не тронул, хотя подбежал почти вплотную? И почему, остановившись буквально на скаку, не уходит? А может быть, это медведица, а где-то рядом ее медвежата?»

Последнее предположение показалось мне самым правдоподобным. Я осторожно отвернулся от ревущего зверя а посмотрел на поле. Как большие мячики, по нему катались два медвежонка. Они подбежали к березе, одиноко стоявшей в поле, и друг за другом проворно полезли вверх по стволу. Я видел в кино, как медвежата лазают по деревьям. А эти и на дерево-то лезли не «по правилам»: то поднимались на задних лапах, то подтягивались на передних, а не передвигали левые и правые пары лап попеременно. Забравшись на самую верхушку березы, медвежата уставились на меня. Все это было так неправдоподобно, что как-то не воспринималось всерьез.

Пока медвежата карабкались на дерево, я вспомнил все, что читал и видел в кино о хищниках, защищающих своих детенышей даже от мнимой опасности.

И вот теперь, когда я имел время все продумать и понять, я испугался. Самое главное — я не знал, что мне делать. Оставаться на месте — медвежата сидят на дереве недалеко от меня, убежать они побоятся — нужно слезать с березы на землю. А кто знает, на сколько хватит терпения мохнатой мамаше? Сдвинуться с места? А вдруг в этом она увидит еще большую опасность для своих малышей?

Все же надо было как-то потихоньку уходить, ведь не могло это импровизированное представление слишком долго тянуться. Уж очень острыми были ощущения как у исполнителен, так и у зрителя. Впрочем, трудно сказать, кто здесь был исполнителем, а кто зрителем.

Боком-боком, не упуская из виду медве-дицу, стараясь не приближаться к березе, оккупированной медвежатами, и идти не очень быстро, я отошел краем леса от места неожиданной встречи, вышел на поле и вскоре увидел деревню, а около нее — работающий комбайн.

Кино я в тот вечер так и не посмотрел. Киномеханик почему-то не приехал. Пока я рассказал жителям деревни о своей встрече с медвежьей семьей, настала ночь. От предложения переночевать в деревне я отказался боясь, что меня посчитают трусом, и пошел домой.

Рассказывать о том, как я шел по ноч

ному лесу, не стоит. Не стоит также говорить, что за дорогу я не раз отругал себя в душе за отказ от ночлега.

Впрочем, я оказался не самым робким. Собака, с которой мы пошли в кино, появилась в деревне только на другой день к полудню.

В. Черушев

РАКУШКА

Я перепрыгнул через ручеек, а сынишка не стал прыгать, нагнулся, пригляделся, прошептал тихо, словно боялся кого-то спугнуть:

— Смотри какая.

— Кто? — спросил я.

— Ракушка. Что она делает?

Пришлось остановиться. Вопрос-то интересный. В самом деле, что она делает, ракушка, в нашем маленьком ручейке Пруд-ник, что течет через болотце за околицей деревни? Все мы часто тут бываем — косим траву, ловим рыбу, собираем цветы на лужайках и дикий хмель в кустах или просто сидим отдыхаем, случается, то на одной стежке, то на другой по нескольку раз в день перепрыгиваем с бережка на бережок, видим дно, и, конечно же, моллюсков, которых у нас называют ракушкой, мы тоже видим, привыкли к ним, как привыкли ко всему, что нас окружает, — к траве и деревьям, цветам и птицам, дождю и чистому, настоянному на запахах леса воздуху. И чаще всего мы, взрослые, занятые своими будничными хлопотами, не находим повода подумать о том, о чем спросил сынишка: «Что она делает, ракушка?»

Мы просто-напросто привычно восторгаемся красотой ракушек. Это, конечно, очень похвально: искреннее любование природой и всем, что она дает. Удивляться и ликовать — прекрасный дар, благородное достоинство человеческой души. Многим известно, что есть специальная наука конхиология, изучающая животных, имеющих раковины. Их десятки тысяч видов, этих одетых в своеобразный камень-панцирь моллюсков — обитателей болот и ручьев, прудов и рек, озер и морей-океанов. В музеях можно видеть мелкие раковины, ставшие у разных народов то пуговицами-украшениями, браслетами, кольцами, ожерельями, то разменной монетой, а крупные — то сигнальными и охотничьими рожками, музыкальными инструментами, то орудиями труда, вроде топоров и мотыг. Известно и то, что под роговым слоем некоторых моллюсков образуется и чистый фарфор, и перламутр, и зерна драгоценного жемчуга.

Все это мне вспомнилось, пока я возвра-