Юный Натуралист 1978-08, страница 52

51

НОЧНОЙ РАЗБОЙНИК

Каждый год летом дед Митруша со своей пасекой выезжает в поле, поближе к медоносу. Работу чтоб облегчить пчелам. Взяток богатый взять.

Пасека у него большая. Без малого сто ульев расставляет на облюбованной лужайке. А выбирает такое место, чтоб с холодной северной стороны было прикрыто от ветров кустами или лесом. И рядом клевер или гречиха цвели.

В центре ставит шалаш для отдыха и хранения всякого нужного пчеловоду инвентаря. И живет так до самой осени.

В тот год дед Митруша облюбовал под пасеку Савкин ложок. С одной стороны к нему подступал густой березовый перелесок с темной гривой еловых верхушек, с другой — до горизонта пенилось бело-ро-зовой кипенью поле гречихи.

Ложок находится вдали от проезжих дорог. Ни запаха, ня шума никакого. Лучше для пасеки ничего и не придумаешь.

Как-то пришел к Митруше внук Во-лодька. Продукты принес.

До обеда помогал деду чинить рамки. Потом долго валялся на охапке пахучего сена. А когда спала жара, побежал на речку порыбачить.

На отмели увидел разломанный улей.

«Что за чудо? — подивился Володь-ка. — Откуда он тут взялся?»

Прошел дальше. С краю в воде еще плавает развороченный домик.

Понял: что-то неладное. Поспешил рассказать об увиденном деду.

— Неужто вор приходил? — охнул тот испуганно. — Колхозные ведь, не свои... А сослепу ничего не разберу.

Дед расстроился, засуетился. Заторо пил внука пройти по пасеке, чтобы по подставкам, на которых стояли пропавшие домики, узнать, сколько унесли. Насчитали пять.

— Брал-то с расчетом. Не в одном месте. Чтоб пропажа в глаза сразу не бросилась, — горевал дед.

Но когда в кустах нашли несколько рамок с наполовину оставленными в них сотами, Митруша оживился:

— Да это никак косолапый!

— Почему так думаешь? — спросил Володька.

— Человек целиком рамки взял бы или вырезал все соты начисто. А тут, вишь? Объел сколько мог и бросил.

— Как же тогда домики очутились в речке? — недоумевал мальчишка.

— Медведь их сюда принес, — пояс

нил дед. — Пчел залил водой, чтоб не покусали. Рамки вынул и на ходу объедал мед.

Теперь не оставалось никаких сомнений, что на пасеку повадился косолапый сладкоежка.

Пришлось доставать из-под сена заржавевшую от долгого бездействия старую берданку.

Весь вечер дед набивал патроны крупной солью — бузой, так как дроби у него не оказалось. А после того как угасла заря, уселся у входа в шалаш караулить ночного гостя.

Не спал и Володька. Ему было любопытно увидеть живого зверя. Устроился рядом с дедом, прижавшись к его плечу щекою, и ни за что не хотел уходить. Разговаривали вполголоса. Боялись преждевременно спугнуть зверя.

За полночь сон сморил обоих. Веки тяжело стали смыкаться, и больше уж не было сил бороться с дремотной истомой. И наверное, уснули бы они оба и безмятежно проспали до утра, если бы Володька не заметил вдруг что-то большое, медленно двигающееся к поляне.

— Деда, гляди! — толкнул он со страхом уже обмякшего в полусне Митрушу.

Тот сонно заморгал глазами, торопливо схватил лежавшее на коленях ружье.

Медведь шел осторожно, словно чувствовал, что его подстерегают. Дойдя до ближайшего домика, остановился. Повел по сторонам носом. Потом сгреб в охапку улей и вразвалку побежал к речке.

Митруша торопливо выстрелил. От неожиданности медведь выронил ношу и испуганно присел. Но уже в следующую минуту опомнился и на четвереньках бросился в сторону перелеска.

С неделю после этого на пасеке было спокойно. Ночной гость не появлялся, будто выжидал, когда забудут о его шалостях. Но старый пасечник был начеку.

Как-то лунной ночью медведь снова осторожно вышел из березняка. Потоптался на довольно почтительном расстоянии и, поддавшись соблазну, стал медленно приближаться к ульям. Опять Митруше пришлось стрелять, чтобы мишка повернул назад.

Больше он уже не подходил к ложку. Видать, понял, что ему не простили его разбой и больше не удастся полакомиться медком.

А. Максименков