Юный Натуралист 1978-09, страница 12

10

13 человек, но ребята только за последние три года сумели покрыть кедрами-двухлетками более 200 гектаров лесных вырубок. Это очень много, если учесть, что посадка проводилась не на равнине, а на склонах крутых гор, куда никакую технику не доставишь. Работали вручную, лопатами, но справились с делом успешно.

Наставник шибичульцев, лесничий Николай Михайлович Шулбаев, весьма доволен результатами трудов своих питомцев: почти все саженцы прижились. Теперь надо доглядывать, чтобы они росли и развивались нормально, подкармливать их удобрениями и оберегать от гусениц сибирского шелкопряда, а также от... коров. Да, да, от коров! Я сам видел вырубку с саженцами, потоптанными копытами буренок. На этой-то вырубке я как раз и стал случайным свидетелем интересного разговора. Вели его юные лесничие Витя Шулбаев и Галя Боргоякова, отчитывая подпаска, загнавшего свое стадо на вырубку.

Разговор длился долго. И вот что примечательно: ни Витя, ни Галя за все это время не сказали, что им жаль своего нелегкого многолетнего труда, затраченного на посадку кедров и уход за ними. Они думали в тот час не о себе, а о людях нового столетия, о наших потомках. От разговора их веяло большой гражданственностью. Но откуда в ребятах все это? На мой вопрос ответил мне наставник ребят, в прошлом учитель, Николай Михайлович: «Наши дети растут в кедрачах, а кедрач — это не только скопище царственных деревьев, но еще и своеобразная школа жизни, школа Кедра». Что крылось за этими словами, мне объяснять не понадобилось. Я вспомнил свое детство, тоже проведенное в кедрачах Хакасии, и все понял. А чтобы и вы поняли, расскажу немного о нем.

Выло оно у меня донельзя... кедровым. Да, да, кедровым, иначе его и не назовешь. ^ Судите сами. Изба-пятистен-ка, а в ней полы, лавки, кровати и другая мебель, двери, оконные и дверные косяки — все это было сделано из кедра. Обедали мы всей семьей за большим кедровым столом, поддевая кедровыми ложками толченую картошку поджаренную на кедровом масле. В просторных кедровых сенях у нас лежала всевозможная тара, также сработанная из кедра, в кедровых сусеках хранились кедровые орехи. Бочки, кадки, туески деревянные ведра в сенях были полны соленых грибов, черемши и моченой брусники, натасканных из ближнего

кедрача. Кедрач этот начинался прямо за огородом. Я любил смотреть на кедрач сквозь оконные стекла, вставленные в кедровые рамы. Кедрач от огорода уходил сразу ввысь по склону крутой сопки, вершину которой украшал кубообразный известковый утес. На том утесе стоял могучий старый кедр. Был он приземист, раскидист, с густой курчавой кроной. И утес и кедр, сливаясь на фоне неба в одно целое, удивительно напоминали собой древнерусский белокаменный собор с зеленым куполом. Этот собор в зависимости от времени года и суток менял свою окраску. Всегда зеленый, он в летний солнечный полдень вдруг становился дымчато-голубым; в пасмурную погоду — изумрудным; на закате солнечного дня — золотистым или розоватым. В зимнюю пору, на утренней и вечерней зорях, он, покрытый снегом и припорошенный инеем, блистал и сверкал так красочно, разнообразно и буйно, будто покрывался в это время разноцветной мишурой и блестками новогоднего праздника. Иногда в такие часы на него порывами налетал ветер и срывал с ветвей иней. И тогда казалось, что по воздуху, искрясь бенгальскими огнями, от кедра летят прозрачно-шелковистые ленты алого, брусничного и оранжевого оттенков. Всю эту красоти-щу придавали кедру лучи невидимого солнца.

— Господи! Диво-то какое! — глядя на кедр, крестилась набожная Антоновна, наша соседка, и тихонечко плакала.

Мне тоже почему-то хотелось плакать. Особенно лунными зимними вечерами, когда снежная шапка светилась волшебным зеленоватым светом, от которого бежали по спине мурашки. И я иногда плакал, страдая от избытка не-изъясненных чувств. И еще плакал от обиды: мне очень хотелось изобразить этот кедр в цвете, но у меня не было ни красок, ни цветных карандашей. Уж такое тогда было время — война с фашизмом. Из-за этой проклятой войны я очень рано познал всю тяжесть добычи пропитания — вынужден был уже в семь лет заняться промыслом кедровых орехов, или, как говорят у нас в Сибири, стать шишкарем.

Впервые я взобрался на кедр-вели-кан, когда мне было девять лет. А до этого лазил по небольшим кедрам или, что являлось тогда моей главной обязанностью, подбирал и обрабатывал шишки, сбитые другими ребятами, которые были чуть старше меня. Шишки, чтобы выделить из них орехи, обрабатываются так. На землю стелется ши