Юный Натуралист 1979-07, страница 43

45

крыльев и странный неразборчивый гогот. Сначала я даже и не узнал голосов грачей. Но это были именно они. Штук во-семь-десять. Переговариваясь между собой какими-то приглушенными голосами, точь-в-точь как мальчишки, забравшиеся в чужой огород, они расселись на вишневых кустах. Тонкие и гибкие ветви не выдерживали тяжелых тел, и грачи то и дело взмахивали своими аспидными опахалами, пытаясь сохранить равновесие.

Один сидел выше всех и настороженно поворачивал голову в разные стороны. Остальные, кто как мог, пытались приступить к пиршеству. Уж как они ни изощрялись! Большинство из них, раскинув крылья, будто гимнасты на кольцах, висели на тонких сучочках и, предельно вытягивая шеи, старались достать соблазнительную мякоть плодов.

Ближайший ко мне черный гимнаст повис вниз головой и, нацелившись на ка-кую-то одну вишенку, пытался схватить ее своим мощным клювом. После нескольких попыток это ему удалось. Клюв его был приоткрыт, и в середине его я видел зажатый кругляш вишенки. Грач подбросил темную ягоду, намереваясь проглотить ее, но как раз в это время потерял равновесие на дрогнувшем сучке, и вишенка упала. Недовольно вскрикнув, он с недоумением стал поворачивать голову в разные стороны. А потом перевернулся за новой добычей. Я затаив дыхание наблюдал за ухищрениями пернатых сладкоежек.

За моей спиной послышались шаги. По огороду ко мне приближался отец. Сторожевой грач громко вскрикнул и взметнулся с сучка. Остальные, путаясь в ветках, тяжело последовали за ним.

— За грачами наблюдаешь? — спросил отец. — В этом году они разбойничают. Видишь, на вишню как воробьи налетели. Это еще что. Но уж за что я на них зол, так это за огурцы. Огурец уж по третьему листку пошел. Выйду на гряды, смотрю, три-четыре выдернуты из земли и лежат, вянут. Возьму в руки, веришь — нет, самый кончик корня отломан. Он на червячка похож и сладкий.

— А почему же я раньше не видел, чтобы они вишню клевали? — спросил я.

— Да потому что за всю жизнь не припомню такого урожая грачей. Погода-то нынче какая была? Весна теплая, дружная. Птенцы у них все вывелись, когда под яровые пахали. Они успели их выкормить. А сейчас есть им нечего: нигде не пашут. Вот они и хватают все, что попадется. Голод-то не тетка. Вон смотри, какие армады идут. И ничегошеньки не боятся.

Они пролетали низко над нами с приоткрытыми от жары клювами, жадно вы

сматривая внизу что-нибудь съестное. Они сидели на окрестных деревьях: ждали, когда мы уйдем.

А знойный воздух упруго разносил во все стороны их голодный непрекращающийся плач.

А. Жиляев

ПОД одной КРЫШЕЙ

Я добрался до знакомого острова с безлюдной брошенной деревенькой под вечер. Пала роса, влажные заросшие пожни выдохнули туман — легкий, как дымок рыбацкого костерКа. Большое красное солнце посидело на кудлатой сосне, будто раздувшийся косач-токовик, и покатилось за леса, выжигая себе путь в черной хвое.

Лишь открыл я брякнувшую кольцом дверь в сени, как мимо моей головы стремительно резанула воздух легкая бесшумная тень. «Здесь нетопыри шуршат крыла-ми...» — вспомнились мне где-то прочитанные слова.

Но это была не летучая мышь, а обыкновенная деревенская ласточка-касатка. Оглянувшись вслед мелькнувшей тени, я успел разглядеть ее в вечернем небе.

Утром я рано проснулся от негромкой воркотни, журчавшей как чистый ручеек в камнях. Я прислушался. Журчание раздавалось за стеной в сенях. Потом все смолкло. Но через несколько минут все возобновилось — приглушенный писк птенцов и очень ласковая, ободряющая материнская воркотня. Я вспомнил вчерашнюю ласточку-касатку и понял, что у нее в сенях гнездо.

Так оно и было. Я заметил его сразу, когда стал осматривать при свете дня свои временные владения и по-настоящему устраивать отпускное житье. Серое полукруглое гнездышко было прилеплено в углу между дощатым потолком и толстенной балкой-матицей, тянувшейся через просторные сени.

Ну что ж, будем жить под одной крышей!

Это было очень приятное для меня соседство. Ласточка скоро перестала меня бояться и кормила своих детей при мне. Она стремительно и точно влетала в маленькое оконце, висла на сером шершавом гнезде, слепленном из комочков грязи, и совала принесенный корм в широкие лягушачьи рты птенцов. И каждый раз она что-то заботливо журчала им, уговаривая, должно быть, не скучать, обещая в ближайшее время вернуться опять, как будто любовно поглаживала своих детей ласковым и торопливым счастливым голоском.