Юный Натуралист 1980-07, страница 47

45

полез к голым ногам парня. Тот не стал ждать, что будет дальше. Вслед за парнем и бобр булькнул в воду.

Сколько мы ни шарили глазами по поверхности, Беглец не показался. Под водой бобр может проплыть до семисот метров. Этот, конечно, постарался уплыть от нас подальше.

Не так бы надо выпустить бобра на новой для него реке. Положено вырыть узкую, уходящую в воду канаву, закрыть ее сверху хворостом, засыпать землей и посадить в эту искусственную нору бобра и бобриху. Первые дни они бы прятались в этой норе от опасности, а потом сами построили бы себе жилище. Но Беглец все равно сразу бы сбежал из такой норы.

Другим бобрам мы делали норы. Тайга вдоль речки была густой и невысокой, почти только из лиственных деревьев. Зеленоватые стволы осин чередовались с белыми березками, а иногда ивняк так плотно подступал к реке, что негде было приткнуть лодку, вылезти на берег. На просветах росла густая, высокая трава, тяжелая от из-бытной щедрости напоенной рекой земли, никем не примятая и только изредка тронутая копытами или лапами крупного зверя, подходившего напиться.

Мы выпускали бобров пару за парой, все шло хорошо, как вдруг объявился бобр, вернее бобриха, которая тоже доставила нам немало хлопот. Она не стала отсиживаться в норе, в которую ее выпустили, а сразу же выбралась из нее и поплыла за нами. То с одной стороны, то с другой пыталась она забраться опять в лодку. Ее легонько отталкивали веслом, но она настойчиво карабкалась, лезла через борт.' Пришлось опять посадить ее в клетку. За привязанность к людям эту бобриху прозвали Домкой.

Выпустили всех бобров. Лодка с людьми повернула назад, в далекую теперь деревню, а я остался в тайге наблюдать, как бобры приживаются на новом месте.

Клетку с запертой в ней Домкой оставили на берегу. Когда лодка была за много километров от нас, я открыл дверцу и выпустил Домку, надеясь, что и с ней закончились все заботы.

Жить я поселился в старой избушке сборщиков ягод. Бобры привыкали на новом месте: одни копали норы в берегах, другие строили хатки. Все было бы ладно, но на ближайший брусничник повадился ходить медведь. На глаза не попадался, а следы каждый день оставлял новые. Он знал, конечно, в избушке человек живет, а все равно ходил близко. Слышу однажды вечером — скребется в дверь. Я сразу ружье с гвоздя снял, держу наготове. Что-то, думаю, скребется уж очень тихо? Прижался виском к стене, заглядываю в окош

ко наискосок и вижу: не медведь у избушки, а бобриха Домка.

Впустил ее, дал на радостях хлеба, печенья. Поела она, походила по избушке, обнюхала все и принялась расчесывать шерсть — уходить совсем не собиралась. Пришлось проводить ее к речке. А она почти следом за мной вернулась и дверь зубами открыла. Я снова ее прогнал, а она опять пришла. Тогда выгнал ее и запер дверь. Домка тут же прогрызла доски в двери и опять забралась в избушку. Схватил я хворостину и, нахлестывая по земле, погнал бобриху к реке. Темно уже в тайге, а я бегу по тропе, погоняю Домку. И споткнулся вдруг, затопотал ногами, не удержался — грох! — со всего маха на землю. А Домка, бедная, перепугалась, не поняла, кто на нее так кинулся. Удрала — и не приходила больше в этот вечер.

А утром слышу — опять шебуршится. Что делать? Как ее отучить? Отстегаю, думаю, прутом, как козу в огороде. Пускай живет, где надо. А то уеду, придет к ко-му-нибудь в избушку, напугает или, хуже того, на воротник попадется. Выдернул прут из веника, выхожу решительно. А у избушки медведь стоит! Шерсть на лапах от росы мокрая. Напугался я, конечно. Но медведь еще больше перетрусил, удрал и на бруснику с тех пор ходить забыл.

На другой год я опять плавал в те места и на розовой от утренней зари воде видел бобрят возле Домкиной хатки. Да и по всей речке, где выпускали бобров, встречались на ветках следы маленьких зубов народившихся в этих местах бобрят.

А. СЕВАСТЬЯНОВ

ИВОВЫЙ ОВРАГ

Помните картину великого художника Ивана Ивановича Шишкина «Рожь»? В поле россыпью растут сосны. Хлебам они не мешают, идут к вам как люди и ни одного колоска не затопчут.

Земляки говорили мне, что картину эту художник рисовал за городом Елабугой,