Юный Натуралист 1980-08, страница 43

43

КАМЧАТСКИЕ ВОРОБЬИ

Вора бей... Ну а что он ворует-то? Ну тот воробей, что на базарах промышляет, утащит там просыпанное—все равно ведь пропадет — зернышко или кусочек хлеба в дорожной пыли отыщет, разве это вор? Да и те воробьишки, против которых на огородах сооружают страшные чучела, ведь тоже осыпанные зернышки собирают.

Ну это все относится к материковым воробьям, а вот какова доля досталась нашему, камчатскому воробью? Ни базара, ни возов с зерном, ни огородов, где растет просо, у нас нету. Одна тундра. Летом еще куда ни шло, можно промышлять насекомыми, а вот каково зимой, когда, куда ни глянь, на сотни километров белое безмолвие. Вот тут как быть? Даже от совы или кобчика спрятаться негде — трудно бедному воробьишке приходится! Хоть школьники зимой и поддерживают птиц, — если на материке ребята делают скворечники для скворцов, то наши ребята кормушки для воробьев и синиц сооружают: в снег втыкается палка, к ней горизонтально крепится фанерка, а на фанерку кладется всякая еда, но все равно трудно жить воробьям. Особенно в лютые морозы и многодневные пурги.

И все-таки они не вредные.

Как-то прилетели они ко мне в Степаны-чево зимовье. Веселые, беззаботные, бескорыстные, шумливые — правда, иногда драчливые, но их брань совершенно беззлобная — никакие жизненные невзгоды не сломили их жизнерадостного характера. А ведь жизнь-то у них, если подумать хорошенько, не только трудная, но даже очень трудная. Ведь, кроме проблемы по части питания, вся жизнь в постоянном страхе: лисы бойся, соболя бойся, совы бойся, от вороны убегай, от коршуна и кобчика прячься. Не успел нырнуть в кедрач — и, считай, тебя нету. Не жизнь, а сплошная душа в пятках.

Значит, прилетели они ко мне из тундры веселой, шумной компанией, расположились кому где удобнее, и, конечно же, расшумелись. Разбились на группировки, и началось тут... Да что тут только не началось! Решение и обсуждение до хрипоты в глотчонках всяких проблем, текущих вопросов и перспективных задач и даже выяснение отношений. Двое хорохористых, подняв перья и распустив крылья, пригнувшись и рассердив глаза, стали наскакивать друг на друга. С отъявленнейшей бранью.

Но основная масса занималась мирными делами. Впрочем, и эти забияки через секунду помирились и совместно стали обсле

довать пустую консервную банку и весело переговариваться. Другие также, осмотрев, потрогав и изучив все вокруг избы, весело зачирикали. И во всем их шуме, поспешных прыганьях, спорах, даже в такой ужасной вещи, как драка, что, непозволительно среди друзей-товарищей, было что-то легкое, бесхитростное, бескорыстное — может, и не совсем серьезное, да что за дело! — но зато все доброе. Это так и бросалось в глаза.

Значит, суетятся они. Я стою на крыльце избы, смотрю на них. Вдруг один воробьишка скок с крыши ко мне на шляпу и продолжает чирикать, так же громко и весело, как это он делал на крыше. Сидит на моей шляпе — в тундре хорошо носить шляпу, к ее полям удобно пристраивать накомарник, он не касается лица. Воробьишке решительно нет никакого дела до того, что он сидит на чужой шляпе и, возможно, доставляет кому-то неудобство. Впрочем, он мне не мешает. Но я нечаянно пошевелил головой. Он перепрыгнул на дерево и продолжает себе речь, что начал на крыше еще. И ноль внимания на меня.

Пошумели они, пошумели и улетели. Куда? Да я разве знаю куда...

ХОЗЯЙКА

Самое необыкновенное — это то, что она у меня утаскивала корки хлеба, обломки печенья, конфеты и прятала в мой же сапог. Сначала я думал, что сам как-нибудь наронял туда крошек, и не обращал внимания, но вытаскивание конфет из сапог продолжалось каждое утро, я стал следить, проверять сапоги перед сном — и на тебе, один раз ночью проснулся, — свеча горела, специально оставил, — она тащит шокола-дину в сапог. Оригинально!

Вообще-то она жила не в избушке, чтобы настоящею хозяйкою ее считать, а рядом, в кочке, через ручеек. Но зимовье считала своим домом, распоряжалась в нем как хотела, в основном она хозяйничала, когда меня не было дома или когда я спал. Я, между прочим, ничего не имел против ее досмотров-осмотров, даже не сердился, когда она прогрызла мешок с рисом, риса просыпалось немного, да она его и убрала.

И еще одно, чего я не знал и не мог даже предположить — скажи мне об этом кто, не поверил бы, — она умела бегать