Юный Натуралист 1980-10, страница 4543 ГРИБЫ, ПАСТУХ И КОРОВАВечернее громкое эхо долго разгуливало над лесом. Над порыжевшей березовой рощей с истошными криками кружили галки и вороны. Утром за окошком теплой избы засеял холодный осенний дождик, мерно шурша по крыше. Птицы-вещуньи накликали-таки ненастье, да и долгое раскатистое эхо с вечера оказалось верным предшественником дурной погоды. — Может, не пойдешь? — отговаривает меня сестра Шура, к которой я приехал из города погостить и походить за грибами.— Вымокнешь незнамо как. А грибы, поди, никуда не убегут. Чтобы чувствовать себя уютно в зябком осеннем лесу, немногое нужно: резиновые сапоги, шерстяной свитер, плащ, закинуть за плечи рюкзачок с крепко заваренным чаем в термосе, да не забыть самую нужную вещь в такое время — компас. Туманятся пасмурные дали. В огромные стаи сбились в поле грачи и скворцы. Заглядываю в редкий осинничек. Издалека красным светом светофорит огромный подосиновик, в невысокой пожухлой траве нахожу целую семейку лисичек. Вместе со мной зорко наблюдает с веточки живой комочек горячего пламени — зарянка. Знаю, не грибы ты высматриваешь, а склевываешь с травинок букашек, сбитых моими ногами. Погода ненастная, и все насекомые попрятались под зонтики палых листьев, под травинки. На лесной опушке под раскидистой березой, сверху донизу усыпанной ржавой листвой, спрятался от непогоды пастух. Стадо разбрелось в березнячке. Пастух так обрадовался случаю перекинуться словом с другим человеком, что в минуту стало известно мне, что третий день как из стада пропала корова с колокольчиком на шее, что за опятами лучше всего податься на вырубки за ручей, где лоси ямы нарыли в поединках — самый гон у сохатого в сентябре, самые свадьбы, человека лесной бык может принять за соперника, что Степан Лукин, лесничий, перешел тропинку лесному великану, а рассерженный лось затряс ветвистыми рогами и бросился на старика, а у того, откуда и прыть взялась, только пятки сверкали. Сердечно попрощавшись с пастухом, я по глинистой дороге, усеянной глубокими лужами, в которых плавают яркие листья, углубляюсь в сосновый лес. Высокие стройные сосны медными минаретами взмывают ввысь, будто желая пронзить вершинами низкие свинцовые тучи. Корни мощных стволов утопают в пушистом зеленом мху, расцвеченном блестящими капельками румяной брусники. Кладу в рот горсть сладкой сочной, с горьковатым привкусом круглой ягоды — блаженно зажмуриваюсь. Дальше дорога идет глухим еловым лесом. Тянут мохнатые лапы ели. Нижние ветви засохли и обросли лишайником. Ноги по-прежнему утопают во мху, идти вдоль дороги легче. Огромные старые пни обросли мохом и лишайником, словно седыми бородами и напоминают не то леших, не то сказочных берендеев. Глухо, таинственно... За ельником начинается старая вырубка орешника. Гибкие ветви кланяются пачками спелых орехов. Перебираюсь наконец через тихозвонкий ручеек. Под ногами свежевырытые лосиными копытами глубокие ямы, о которых говорил словоохотливый пастух. На вырубке много пней, заросших малинником и пожелтевшим папоротником. На пнях большими семьями высыпали симпатичные осенние опята с махровыми колечками на тугих ножках. Гибким, длинным лезвием ножа состругиваю грибы сначала в корзинку, а затем набиваю рюкзак. Опята не мнутся, пружинят. Не переставая, шуршит частый дождичек. Но и мокрая, словно умытая слезами, хороша щедрая осень. И так я увлекся удачной охотой, что не сразу услышал треск ломающихся ветвей. Кто-то большой шумно продирался через кусты. Сорвалась напуганная сойка и с криком полетела в чащу. А когда услышал, в затылок уже дышали тугие теплые струи. Молнией пронзило — лось, за соперника принял. Белкой метнулся под старую ель. Еще мгновенье, и какая-то неведомая сила пухом занесла под самую крону, откуда в ясную погоду открываются прозрачные дали родного Подмосковья. И как знать, будь дерево выше, эта самая сила могла занести и в поднебесье. Лишь там, наверху, оттаял, осмотрелся. Кто-то большой стоял под разлапистой елью, шумно дышал и, видимо, не торопился уходить. Большие рога, пятна на боках. Да это же корова, о которой толковал недавно пастух. Только бубенчика на шее нет, затерялся в лесной чащобе. Наплуталось бедное животное, натерпелось страху. А тут счастье какое — человек объявился. Как было не ошалеть от радости, не поторопиться! И невдомек буренке, какую радость при встрече с ней испытал застигнутый врасплох человек, сидя на елке. И. АКСЕНОВ |