Юный Натуралист 1981-12, страница 44

Тетерева перестали кормиться и закокали, приветствуя петуха. И показалось мне, будто произошел у них такой разговор.

— Чудо, братцы! — сказал прилетевший.— Какой-то шар, на копну похожий, по поляне движется!

— Где, где, где? — вытянули шею тетерева.

— Да вон, видите?

— И то правда! — удивились тетерева.

А может, и не было у них такого разговора, который я выдумал, но только они смотрели теперь на меня во все глаза.

То быстрее, то медленнее «качусь» я меленькими шажками по поляне и на березы поглядываю. Постою. Покручусь. Налево пройду, направо, опять покручусь. Сидят тетерева. Можно идти дальше. Видно, очень их занимает странный шар: вроде бы и живой, раз движется, а в то же время не похож ни на что живое. Страшно, конечно, но зато интересно-то как!

Подошел под самую березу. Сидят! Прямо над моей головой. Переступают на ветках, головами крутят и вниз заглядывают: что это такое под их березу подкатилось?

Действительно, любопытные птицы! Тетерки — рыженькие, рябенькие, а косачи — черные до синевы, хвост косицами загнут в стороны, с белоснежной подкладкой — снизу мне хорошо видно. И у всех лохматые порточки с бахромкой. Темно-серые лапки плотно ветки обхватывают. Как это тонкие веточки выдерживают такую тяжесть?

Долго я стоял и тетеревов разглядывал. Вот одна курочка переступила по ветке и почку склюнула. Другая посмотрела на нее и тоже хотела почку сорвать, но раздумала и опять на мой шар бочком посмотрела. Петух буркнул что-то и лапкой нос почесал. Слышу, зашуршало что-то по моему шару. Какая-то из птиц червячком своим на меня капнула. Захотелось мне над тетеревами подшутить.

— Глу-упые вы ку-уры,— загудел я в шаре негромко.

Тетерева встревожились, закокали.

— Да-да, глупые,— продолжал я завывать,— обдурачил я вас, любопытных.

Тетерева еще больше удивились, переговариваются и шеи тянут.

— Знали бы вы, кто в шаре сидит.

Тут попала мне в нос травинка. Не удержался я и чихнул.

Загремело, захлопало над головой, березы враз опустели. Как не бывало тетеревов, только ветки качаются.

— Ну, добыл косача-то? — повстречался мне Евдокимыч.

— Не,— признался я весело.— Не добыл. А подойти — подошел. Шар сделал из прутьев и в нем подошел. Под самую березу!

— Ша-ар? — удивился Евдокимыч.— Гляди, какой... механик. К чему любопытство-то приводит.

Потом я много охотился на тетеревов. И весной на току, и осенью с чучелами.

Но всех дороже, пожалуй, остались для ' меня те тетерева, которых я из своего «глобуса» разглядывал.

Больше других они мне запомнились.

СТРАННОЕ ПИАНИНО

Началось с того, что наша кошка Фиса вдруг ужасно полюбила музыку. Только мама к пианино — тут же является кошка. Но слушала музыку по-своему, по-кошачьи: она ее нюхала. Ходит вокруг пианино и нюхает. И даже когда никто не играл, Фиса подолгу сидела на вертящемся табурете и пристально смотрела на старые, пожелтевшие, будто прокуренные, клавиши. А иногда и запрыгивала на них. Мягко ступая, останавливаясь, она проходила по клавиатуре и косилась на черную лакированную стенку, за которой протяжно гудели струны.

— Кошка разучивает «Собачий вальс»,— улыбался папа.— А может, сочиняет свою «Кошачью польку»?

— Надо закрывать крышку,— строго замечала мама,— Сто раз тебе говорили. Побарабанишь и оставляешь инструмент открытым. А он пылится.

Это уже относилось ко мне. Я не закрывал крышку, потому что был еще маленький и с трудом доставал до нее. А когда дотягивался, то скользкая крышка почему-то вырывалась и била меня по пальцам.

Но кошку тянуло и к закрытому пианино. Она сидела возле его педалей и словно ждала, когда же оно наконец заиграет.

Однажды звуки пианино разбудили нас ночью.

— Опять ты не закрыл пианино,— сонно заворчала мама.— Сто раз ведь тебе говорили.

— Да, но Фиса здесь! — удивился папа.— Она спит у меня в ногах!

— Ну, значит, поиграла и пришла... Чудес же не бывает,— зевнула мама.— Давайте спать, завтра рано подниматься...

На следующую ночь пианино заиграло снова. Папа взял электрический фонарик и пошел в гостиную. Мы жили тогда на селе, и наша маленькая совхозная электростанция по ночам свет в жилых домах отключала.

Папа тут же вернулся.

— У нас происходят непостижимые вещи! — встревоженно объявил он.— Пианино закрыто. Зак-ры-то! Ничего не пойму... „.,

Мы долго не могли заснуть. Густая полночная тишина заполняла наш дом. Непривычно громко постукивали часы. Даже слышно было, как чуть позванивала какая-то пружинка в их механизме.

И вдруг снова раздались звуки пианино. Похоже было, что кто-то, ужасно перевирая, пытался сыграть «чижика-пыжика».