Юный Натуралист 1982-04, страница 45

Юный Натуралист 1982-04, страница 45

45

Он берет рыбу аккуратно, так, как бы взял голубятник любимого голубя, прежде чем подкинуть в воздух. Мальчик склоняется над сваей и выпускает рыбу.

Красавец с силой оттолкнулся крыльями-плавниками и погрузился в свое донное царство.

Вечером приходит Вадим Михалыч — мой сосед—человек лет сорока, но полный, оплывший, практического характера мужчина, похвалялся, что работает в системе снабжения. Занятость, однако, не мешала ему быть страстным рыболовом—по его словам, целые воскресенья он проводил у реки с удочками.

— Слышал, слышал! — загадочно начинает Вадим Михалыч и укоризненно поддевает: — Удачно рыбачите...

— Какое там рыбачу...

— Факт!—не принимает возражения Вадим Михалыч и переходит на привычный для него деловитый полушепот: — Зимой ставридку тут крепко полавливают, кто, конечно, разбирается. Сами солят и сушат.

— Мы весь день петуха ловили.

— Ну-у!.. Что за рыба? Жирная? Ее как же — тоже солят или жарят?

— Полюбуются и пускают обратно в море...

Вадим Михалыч улыбается и грозит озорно

пальцем, мол, зубы не заговаривай.

Не собирался я заготавливать ставриду, совсем не за тем познакомился с мальчиком. Просто я не хотел быть «отдыхающим». К тому же мне стало казаться, что мальчик похож на моего Андрюшу...

Г. САВЧЕНКО

ГОЛУБЫЕ ПРИЗРАКИ

На песчаном правобережье Воронежа, на древних дюнах, вечнозеленым островом стоит лес-богатырь Усманский бор. Текут через него маленькая речка Усмань да несколько ручьев, перепруженных бобрами. А воду для них берегут спрятавшиеся в низинах моховые лесные болота. У многих из них нет даже постоянного названия. Одно когда-то Журавлиным называли, потому что каждую весну на него прилетала пара серых журавлей. Потом о журавлях забыли, и стало оно Клюквенным. И хотя весь урожай клюквы с него уместится в двух-трех пригоршнях, это самая настоящая клюква — северная ягода, красная, кислая и крупная, как вишня.

Ранней весной, пока промороженная моховая сплавина держит человека, можно попробовать, какова она, эта весенняя, из-под снега клюква. А кроме клюквы, на болотце этом нашли приют еще несколько северян: вахта, пушица, брусника да редкие для здешних мест

голубоватые боровые мхи. Болотце маленькое, открытая вода в нем держится только до начала лета, а потом все застилает ровный сфагновый ковер с красноватыми розетками росянки.

Я каждый апрель прихожу к этому болотцу послушать дроздов на безоблачных и безветренных вечерних зорях.

Еще не весь лед растаял в лесной купели, еще не оттаяли спавшие на ее дне болотные черепахи, а уже собрались сюда маленькие голубые лягушки. Холодна вода, но не от холода побледнели они до призрачной синевы, а от весеннего возбуждения. Поют они, будто икают. Они и в теплой воде будут икать так же. Не громче и не чаще. Но сейчас кажется, что в такой обстановке и невозможно петь иным голосом и на иной лад. Будь на их месте птицы, тогда бы тихий болотный концерт назывался токованием. Но пока даже самые певучие лягушки не удостоены того, чтобы их весенние водяные встречи были бы названы током.

В апреле любая из ясных ночей может закончиться таким морозцем, что прозрачным ледком покроются не только дорожные лужицы. Невидимой пеленой ляжет он на поверхность бобровых прудов, на спокойные заводи речных разливов и на это болотце. Отсидятся под ним голубые лягушки, но как только солнце и ветерок уберут эту преграду, все снова высунутся из воды и будут икать, как икали с вечера. Они прискакали сюда из леса, не дожидаясь, пока там стаят последние клочья зимнего снега, и все собрались в одном уголке, облюбовав небольшое, в несколько метров, оконце чистой, без плавучего мусора воды. Когда-то здесь в такой же холодной лесной колыбели начиналась и их собственная жизнь.

Самцов в воде всегда больше, чем самок. В иные дни среди икающих самцов вообще нет ни одной самки. К воде те приходят не все сразу, а, выметав икру, снова уходят на сушу, в лес и снова на несколько дней, до настоящего тепла прячутся под прошлогодний опад. Они и не бледнеют, как самцы, но их краски становятся ярче и контрастнее: под ярким солнцем спинки самок словно бы начищенной медью отсвечивают. Да и самцы не все в один цвет: есть голубые целиком, есть с бурой спинкой, с боками голубого перламутра и нежно-розовым горлышком, есть почти свинцового оттенка. Но глаза у всех до единого одинаковы и той же расцветки, как и летом.

Недели две, а то и три сидят в воде, не вылезая на берег. Не едят, хотя в такую пору и охотиться-то еще не на кого. А потом все, приняв свой обычный вид, исчезнут, став до следующей весны сухопутными жителями леса. В воде останется икра — крупные, с горошину, прозрачные шарики с черным зрачком самой икринки в центре. Прозрачный плотный шарик вокруг зрачка — нерастворимая в воде слизь.