Юный Натуралист 1982-10, страница 46

45

веду морскую соль и из пожарного брандспойта устрою шторм, где будут волны и брызги, мириады мельчайших брызг, из-за которых не станет видно ни клетки, ни потолка, ни окна, сквозь которое уже забрезжило утро.

Я принимаюсь за работу. Глаза львов, миндалевидные, ясные и круглые, удивленные глаза моржа неотступно следуют за любым моим движением.

— Лошади купаются на речке, мы же в море у нашей печки,— приговариваю я, включая подогрев воды.

Мне грустно оттого, что я так мало сегодня могу сделать для своих питомцев, и я понемногу начинаю себя уговаривать, словно оправдываясь. Иногда ведь поиски радости оборачиваются бедой. Вот было же, теперь уж не помню, в каком цирке, в каком городе, повел на купание конюшню Борис Павлович Ман-жели, и вдруг беда. Река, запруженная металлоломом, подстерегла красавца Павлина, разрезав точеную ногу до сухожилия. Белое лицо Манжели и яркая кровь на белой ноге седого рысака Павлина. Я бросила тогда свой отсек со львами и моржом и побежала за цирк в поисках травы. Где она, эта неприметная цветущая шапочка белых невзрачных цветов тысячелистника? Народное средство! Так останавливали кровь на ранах. Скорее, скорее помочь — твердила себе я тогда. И, зажав в ладони не букет, а лекарство, я побежала к Павлину. На ногу лошади были наложены резиновые жгуты, а кровь все шла и шла. Печальный глаз лошади с поникшими старческими ресницами словно застыл.

— Борис Павлович, вот! — протянула я Манжели тысячелистник.

— Что это? Мне не до шуток. Как я виноват, вот уж действительно, не зная броду...— Он горестно махнул рукой и прижался лбом к еще крутой шее старой лошади.

— Тысячелистник надо заварить, и тотчас остановит кровь,— убеждала я дрессировщика.— Попробуйте, ну, пожалуйста.

Не доверяя и волнуясь, Манжели осторожно накладывает перевязь на рану. Идут секунды, трудные минуты ожидания, и струйка крови, превратившись в пульсирующую капель, вдруг затихает. Потом приезжают ветеринары, хвалят меня за сообразительность и еще за то, что я помогла чужой лошади, а мне становится от этого неловко и обидно. И только сам Борис Павлович, понимая это, говорит:

— Почему чужая лошадь? Мы же под одним куполом цирка работаем! Спасибо, дружок, за помощь, такой букет цветов мы с Павлином запомним навсегда.

Я улыбаюсь и говорю:

— А мои морские львы и морж хотят сделать Павлину подарок. Право, этот подарок сейчас ему очень необходим. Морская соль в ванночках поможет затянуть рану.

— Правильно! — заключает ветеринар.

Проходят дни, и вот снова ~ai прожекторе,

отливая голубизной, склоняется белая лошадь

перед артисткой, играющей роль Марии, моя лошадь, потому что она тоже отдает свою жизнь цирковому манежу.

Я вспоминаю этот случай и начинаю волноваться. А вдруг сейчас здесь, в Туле, произойдет непредвиденное, и я не смогу сквозь заасфальтированные дороги перед цирком найти росток простенького тысячелистника. Что тогда? Тогда на помощь придут другие артисты, которых в цирке много-много. Я это знаю и верю в друзей.

А волнение, непрошеное, но возникшее из воспоминаний, не проходит до тех пор, пока я в утреннем окне, как на экране, вижу бодрую прекрасную кавалькаду дрессированных лошадей Манжели, среди которых тихо плывет белый рысак Павлин.

ЖУРИК и индя

Маленький косуленок Бемби был незаконным членом нашей семьи, которую до выхода на арену цирка поселили в Минске.

Здесь мы должны были репетировать. Цирк новый, каменный, огромный, и мои зверушки в его большом вольере выглядели маленькими, жалкими. Из будки электроцеха, что находилась далеко наверху, с высоты 16 метров, они едва различались на манеже, точно на них смотрели с борта самолета. Быть может, поэтому в них не поверил и невзлюбил их директор цирка.

— Какие там морские львы, козявки самые настоящие. Пока что зрители к нам приходят с биноклями, а не с микроскопами. А возни, возни сколько! Бассейн закажи, рыбы найди, и прочее, прочее. Между тем этот «мировой аттракцион» пока детский сад, да и то не районного масштаба. Найдите мне зрителя, который их полюбит, которого они удивят. Зритель — это человек, а не инструкция! — Директор был очень важный, он не шагал, а вышагивал по конюшне.

Часто, приходя в его кабинет по делам, я сама чувствовала себя маленькой и ненужной, видя свое отражение в его чересчур массивных зеркальных очках. Наверное, поэтому я и не решилась рассказать ему про Бемби. По утрам мы шли с ним за цирковую изгородь, и здесь, на берегу реки Свислочи, Бемби пасся и развивал свои ножки. Гипс уже был снят, но осторожность, с которой косуленок прыгал, меня расстраивала.

Ему нужны были витамины и корм, за ними я всегда отправлялась по воскресеньям на рынок. Шумный, пестрый, говорливый рынок был полон неожиданностей. Здесь я, накупив зелени, вдруг увидела то, чего давно не встречала. Спутанный сеткой ворох нежно-серых с бронзовым отливом перьев, и над ними спокойная голова индюшки. Рядом стоял очень важный, надутый индюк, черный, с го