Юный Натуралист 1982-11, страница 45

Юный Натуралист 1982-11, страница 45

43

РЫБИЙ ПРАЗДНИК

Погода стояла сухая, теплая, хотя приближался декабрь — месяц, когда в любой час могли застонать горные хребты, раскиснуть небо и земля, а то и пойти снег. Кавказское высокогорье способно на такое коварство. Но природа молчала, вроде чего-то ждала, что-то обдумывала.

Речка Шахе, к которой я вышел по берегу ручья Белого, рассыпчато плескалась на перекатах и словно требовала от камней: ну, посторонитесь, дайте пройти! Тут она намного мельче, чем у берега Черного моря, в которое впадает, порожистее, богаче глубокими заводями.

Обходя скалы, о которые бились потоки, я всматривался в воду: не откроется ли лососевое нерестилище. За тем и приехал сюда, чтобы увидеть его.

«Напрасно не пробрался выше, к Бабук-аулу,— пожалел я и остановился у границы заповедника.— В верховье обязательно попал бы на рыбий праздник».

Что я знал о лососе? Прежде всего, что это царь-рыба на Шахе. Выносливостью, стремительностью и красотой с ней едва может сравниться искрометная форель, а по величине здесь вовсе нет равных ей.

Лососю посильны и каменные пороги, и обмелевшие перекаты. Рыба выпрыгивает из воды на два метра, а в длину порой и до пяти. Попробуй останови такую! Примерно полгода взрослые лососи проводят в море: нагуливаются, а вторую половину, с мая по декабрь,— в реке: дают начало новому поколению.

В среднем из десятка тысяч икринок, отложенных самкой, доживает до зрелого возраста с десяток рыб. Икру вымывает из лунок большая вода, поедают форели, выдры. Поминутно подстерегают опасности и молодь, еще неспособную постоять за себя.

До этого дня я не видел икрений — горячих, изнурительных рыбьих праздников,— я был вынужден отмалчиваться, когда об этом заходила речь.

С возвышения открылось еще одно место, подходящее для нереста,— бурунная колдобина с тихим оттоком воды. Поднял к глазам бинокль и обрадовался: есть, ходит, как в аквариуме.

Перед тиховодьем, занятым рыбами, лежала толстая лесина. Осторожно подобрался к ней пойменным ивняком и, приподнявшись из-за нее, стал наблюдать. Почти у берега стоял как на привязи, едва двигая хвостом, средней величины самец — в красно-белом наряде, с искаженным, точно побитым ртом. А впереди него, чуть глубже, поблескивала над лункой самка, тоже в красных пятнах на боках и жаберных крышках. Она извивалась

как в сложном акробатическом танце и хрустко терлась брюхом о галечник. На середине разлива и дальше — еще лососи, тоже нарядные, увлеченные. Но мое внимание сосредоточилось на ближней паре. Самца я назвал для себя Форсун, а самку Икряна.

По заводи шныряли форели. Нерест у них кончился в октябре, но они были не прочь поживиться лососевой икрой. Вот две, наверное самые смелые и нетерпеливые, поплыли к Ик-ряне. И тут же к ним бросился Форсун. Налетчицы скрылись в глубине, а лосось вернулся на свой пост: «атака» отбита.

Праздник, начавшийся, может быть, еще вчера, все еще продолжался. Но некоторые пары уже загребали икру галькой.

«Теперь можно и уходить,— подумал я.— Будет что рассказать любопытным».

Взглянул в заводь еще раз, увидел, как из бурлящей глуби показалась чья-то черная, искаженная водой голова. Лишь когда этот призрак повернулся ко мне боком, узнал: выдра. Многие рыбины скрылись.

Икряна, наверное слишком увлеченная, продолжала свой «танец». Не мог оставить ее одну и самец. Выдра бросилась к ней, и Форсун рванулся защищать подругу.

Дальше я не понимал, что произошло. Видел, как над лункой вскипела и замутилась вода, как шлепнул черный, тупо заостренный хвост.

Когда унялась суматоха, лососи, еще не закончившие труд, медленно собрались. Приплыла к своей лунке и Икряна. Пост самца оставался пустым: значит, Форсун пожертвовал собой ради потомства. И форели повели себя наглее прежнего, все чаще прорываясь к кладке.

И вдруг из буруна выскользнула рыбина, поменьше Форсуна, но тоже подкрашенная в алый цвет, и начала смело разгонять хищниц.

«Если это самец,— сказал я себе,— то пусть будет Смельчаком».

Я видел рыбий праздник, хотя и омраченный гибелью одного из участников.

В. ГАТИЛОВ

ЗНАКОМЫЙ БЕРКУТ

Летом я жил в палатке в горном урочище.

Тишина стояла такая, что ночью я слышал, как с равнины поднимаются эскадрильи комаров, пытаясь добраться до меня. Их тонкий