Юный Натуралист 1983-01, страница 48

46

воздух еще четверть дополнительного полетного веса, но стриж вряд ли бы оставил ее и на лету, коль не хотел отцепляться на земле. И тогда смекалистая птица нашла способ избавиться от мстительного наездника. Она доскакала до кучи хвороста и, нырнув в нее, содрала стрижа со спины. Освободившись, взлетела на густой вяз и сидела там чуть ли не полчаса, не обращая внимания на верещание скворцов и забыв о собственной семье. Было похоже, что сорока переживает не только боль, но и позор обиды, что есть у нее какое-то чувство стыда, а скворцы вроде бы злорадствовали по поводу случившегося.

А стриж? Он по веткам выполз на ворох и без всякого труда взлетел с него, в несколько секунд затерявшись в небе среди своих. Победителем-то остался он!

КОГДА ПОДРАТЬСЯ НЕ С КЕМ

Если дать птице послушать со стороны ее собственный голос, ее песню, она узнает ее безошибочно. Но, видя свое отражение в зеркале, какой-нибудь задира воробей или другой пернатый драчун частенько принимает зазер-кального соперника за настоящего и не раздумывая вступает с ним в драку.

Осенью в самом центре заповедного леса построили новый кордон, а весной первыми новоселами здесь были не воробьи и не касатки, а парочка белых трясогузок. Место для гнезда нашлось под крышей дровяного сарайчика. Самка занялась строительством, а самец, как и полагается у белых трясогузок, патрулировал занятый участок: бегал по коньку крыши, по навесу над летней кухней, по бревнам, по жердям изгороди. Поползни, дрозды и дятел ему не мешали, не заглянула на кордон ни одна из пролетных трясогузок, и не за кем было даже погоняться.

И вдруг в одно тихое утро, едва первые лучи солнца осветили вершины сосен, он увидел в оконном стекле и лес, и небо над ним, и самого себя, но принял мелькнувшее отражение за настоящую птицу. Мгновенно остановился, трепеща крылышками и развернув веером длинный двухцветный хвост, и молча клюв в клюв бросился на «соперника», коварно проникшего в самый центр его участка. В тишине лесного утра раздалось такое частое и сильное тюканье, будто кто-то неумело, но настойчиво пытался забить тупой гвоздь в сухую дубовую доску. Внутри дома, в комнате этот стук был еще сильнее. Остатки моего сна сняло как рукой, но едва я распахнул дверь, как все прекратилось. Кто стучал, где, зачем? Ничего понять было нельзя.

На следующее утро тот же настойчивый стук повторился, и в щель между занавесками я увидел трясогузку, будто танцевавшую в воздухе у окна. Она бросалась на стекло, ударяла в него два-три раза и мгновенно отскакивала назад. Едва открылась дверь, забияка отлетел в сторонку. Так потом и пошло: проснувшись, он первым делом летел к окну (только к тому, где увидел себя впервые) и вроде как для разминки бросался в бой. Его не смущало, что противник близок, но недосягаем, что ни разу не повернулся к нему хвостом, ни разу не пискнул, а сам он ни разу не получил сдачи. Ему в отсутствие настоящего соперника нужна была ежедневная разрядка, и он сумел найти способ, как это сделать, и в любой миг мог выйти из «стычки» победителем.

ПОДКИДЫШ

Можно ли найти какое-нибудь сходство между уткой и кукушкой, кроме того, что обе они птицы? Оказывается, можно. Находятся в утином племени такие, кто нет-нет да и оставит собственное яйцо в чужом гнезде. Одна южноамериканская уточка только так и продолжает свой род, не высидев за всю жизнь ни одного утенка и не проявив о нем никакой заботы после его рождения. У нас же самки красноголовых нырков заботливые матери и водят своих утят, пока те не станут утками. Но бывают случаи, когда пора класть яйцо, но некуда, нет гнезда, и оставляет его утка либо на земле или болотной кочке воронам и сорокам, или подкладывает его в гнездо любой другой утки или еще какой водяной птицы.

Когда в гнезде нырка было уже четыре яйца, две вороны нашли и расклевали их в несколько минут, и утке ничего не оставалось, как утром следующего дня положить пятое яйцо на плавучее гнездо-плотик ушастых по