Юный Натуралист 1983-12, страница 37

35

Гришиа

Случилось это в далекую военную зиму...

Около бревенчатой конюшни в затишье стоял колхозный конь Гришка. Распустив губы и развесив уши, он дремал, пригревшись под зимним, теплым не по времени солнышком, и весь он — от хвоста до головы — выражал тягучую медлительность и лень. И верно: запрягали Гришку, по крайней мере, в самую последнюю очередь, да и то в наказание тому, кто приходил на работу попозже.

Гришка был немыслимо ленив. В упряжи с хомутом на шее он мог передвигать ногами с такой душу изворачивающей неспешностью, что истерзанный нетерпением ездок вскакивал с саней или с телеги, срывался голосом до фистульного вопля, кидался наперед под лошадиную морду и тянул за повод сам.

Хлестать Гришку было делом вовсе бесполезным. После первого удара кнута он враз тормозил всеми четырьмя- копытами, прижимал уши, клонил башку вниз и начинал лягаться. На каждый счет кнута он отвечал ударом мощных копыт: вышибал передок у саней, а летом разбивал телегу вдребезги. А если Гришку тянули за узду, он задирал мослатую морду и шел еще тише.

Зато пахать огороды Гришку брали нарасхват. Медлительный, спокойный, он ровно клал борозду,без рывков, ряд к ряду. В развал за плугом кидали семенную картошку, а по второму кругу картошка закрывалась новым отвалом. Дело шло надежно и спокойно. Гришка ходил по кругу, мерно качая плечами и крупом, и останавливался сам, когда участок был вспахан и засажен весь. За добрую пахоту коню полагалась посоленная корочка, которую Гришка жевал, стоя в упряжке, ни на что не глядя, блаженно прихло-бучив веки.

Гришка был исконным пахарем и никакой гонки, беготни не выносил. Прогнать его трусцой было очень трудно. Но время было военное, другого транспорта, кроме лошадей, в колхозе не водилось, и всяк бывал рад заполучить для своих нужд хотя бы Гришку. Общие беды начинались в тот день, когда местные жители отправлялись на нем на базар.

Тогда и начиналось: еле двигая ногами, Гришка вывозил телегу за околицу и вдруг начинал забирать влево по кругу. Зимой бывало проще: узкая санная колея не давала ему съехать в сторону, а вот летом — беда. Если тянули коня за правую вожжу, он упорно заворачивал влево по кругу. Его хлестали, тянули, ругали, но Гришка шагал назад в село. А взнузданный, совсем не шел: вставал на дыбы или лягался.

Но вот наконец-то кругов через пять под брань и злые слезы сельчан Гришка направлялся по дороге. Обратно возвращались ш нем затемно, а то и под утро. На обратно»

пути километра за два до села, зачуяв запах конюшни, Гришка ставил уши торчком, высвечивал сине-черные повеселевшие глаза и шел в упряжке сам, стремительно и четко выстилаясь над землею. Его широкие и крутые копыта откидывались чуть наискось и в сторону и размашистым мощным взметом давали такой рывок, что седоки держались за телегу. Знал хитрец и быстрый ход. Но все-таки лучше всего мог Гришка делать трудную и размеренную работу. Когда приблизился фронт, откуда-то издалека надвинулся гул, и на горизонте, особенно по вечерам, замерцали блеклые вспышки далеких разрывов.

В правлении колхоза срочно решали вопрос: как отправить детей беженцев на станцию. От села до станции — шестьдесят километров и все проселком — от села до села, от деревни до деревни по увалам, полям, перелескам. Все тягло колхоза — волы и лошади, изморенные бескормицей,— еле справлялось с повседневной работой. Только конь Гришка оставался гладким, как арбуз,— на нем даже ребра не прощупывались. Крепкими кремневыми зубами Гришка перемалывал солому, веточный корм — и вообще ел все, что угодно, даже мерзлых карасей, которых ловили сетью на озере. Удивительный был этот конь: на его мослатой губошлепой морде словно пряталась усмешка. Однако он ничуть не стал проворнее и только тогда проявлял большую прыть, когда пытался удрать с работы в конюшню.

На колхозном правлении твердо решили: кроме коня Гришки, никто не пройдет до станции шестьдесят верст. Хотя и медленно, но Гришка довезет.

В большие розвальни усадили плотно друг к дружке ребятишек, укрыли тулупами. Из семенного фонда колхоза для Гришки отсыпали меру овса.

Уезжали из села спозаранку. Седой морозный пар окутал шапки и воротники.

Гришка примерно тянул большущие сани, словно понимал всю важность задачи, и за полдня одолел километров двадцать. Незаметно подступали сумерки. Бригадир свернул с набитой колеи к деревне и остановился у сарая. Не распрягая коня, он отпустил подпругу и чересседельник, задал Гришке сена и укрыл его заиндевевшие бока тулупом.

Ребят завели в избу погреться. Бригадир вынул из холщового мешка круги мерзлого молока, положил в чугун и поставил в печь. Ребятишек напоили теплым молоком, и они повеселели;

Уже завечерело, когда отъехали от деревни километров на десять. Оставалось ехать