Юный Натуралист 1984-08, страница 37

35

щения воды, воздуха, восстановления растений, природы.

Гляжу на собравшиеся у корневища березы с причудливым капом на боку земляничные стебли, резной папоротник, ромашку, несколько глянцевитых лепестков брусники и пытаюсь представить себя.,, муравьем. Наверное, у каждого было такое желание в детстве. Какие огромные все эти деревья! Какая мощь в каждом зеленом стволе, способном держать столь огромную для него тяжесть! Кто и что выдвинуло их из земли? И что такое сама почва, земля? А главное — для чего? Для чего все это, и лес, и папоротник, и земляника, и тысячи видов насекомых, и сам я в этом мире растений, и для чего каждой травинке, цветку, ягоде дана такая покоряющая красота? Ведь они столь кратковре-менны, а если рассмотреть их глазами муравья — так щедро разукрашены природой. Зачем, для чего? И как же украшен человек, жить которому отведено во много раз дольше?..— от этих и других вопросов мир кажется необыкновенно огромным, неисчерпаемым и загадочным, непостижимым.

Нынче много заботы об охране природы. А мне на этой земляничной поляне пришла в голову и такая мысль: красота врачует, и если человек лишен возможности ходить босиком по росе, есть ягоды с куста, слушать вольных птиц каждый день, пить ключевую воду, то что-то непоправимое происходит не с деревом, поляной, примятым стеблем — нет, какая-то неизлечимая болезнь охватывает самого человека!

Земляника горда. Каждой невесомой мелкой ягодке человек кладет земной поклон. И почему она не растет, как виноград, гроздьями?! Земляника дразнит, перебегает с места на место, заставляет трижды обернуться вокруг себя, и вот уже звук моторов на шоссе идет не сзади, а спереди, и солнце светит с севера. Охранники лесной красавицы набираются смелости вместе с солнцем, свирепеют. Руки, щеки, уши зудят и опухают, и больше, чем укус, ненавистен этот звон над ухом. Свело поясницу, ноют ноги, кожа пальцев онемела и побелела от дождевой влаги, какою осыпает каждый кустик, каждая травинка. И возникает малодушная мысль о привале. Но остановиться почему-то невозможно.

Вскоре наступило то известное каждому самозабывание, когда нет отдельно природы и отдельно тебя, а есть давно забытое тобой слитное единство. Я в воздухе, я в воде, я в лесу, я всюду, я — не я, а часть всего этого. И ощущение времени в лесу совсем иное, нежели в городе. Горожанин обычно может с точностью до минут определить время — в лесу же ошибется и на несколько часов...

И тут мы услышали впереди женские голоса.

— Лю-уда-а-а! — расплываясь в эхе, звал один голос.