Юный Натуралист 1985-05, страница 47

46

тогда эта горная стена невольно представляется морщинистой кожей великана.

Мы подходили к Красному камню, когда вечер)нее солнце зарумянило край неба над хребтом Ай-Петринской Яйлы. И тут произошло необычное. Бесцветная каменная стена на HaiuiHx глазах таинственно преображалась. Кто анает, возможно, под косыми лучами заходящего солнца, возможно, от света полы-хаюицего неба, а может быть, от особого со-чета ния того и другого, но только серый камень в этют момент вдруг засветился глубоким ро-зовьдм цветом. Фиолетовая тень в трещинах и складках усиливала эту глубину, а частицы ква рца мерцали искорками, отчего вся поверх-нос ть камня казалась розовым перламутром. Вечерняя заря словно бы разыгралась, заглянула в холодное нутро каменной глыбы и пробу, дил а в ней жизнь.

Ребята стояли в каком-то немом очарова-ни и. Они не говорили, не шевелились. Они, наверное, боялись спугнуть расшалившуюся зарю. Они застыли, как изваяния. На их лицах я прочел удивление и восторг.

— Красный камень... Как он хорош! Наверное, нечасто он бывает таким? — спросил кто-то из них, обращаясь ко мне.

— Пожалуй,— уклончиво ответил я, а потом добавил: — Вероятнее всего тогда, когда дружат небо, земля и солнце.

Южные сумерки быстро переходят в ночь. На Красном камне мы сделали привал, развели костер. Отсюда хорошо было видно черную чашу моря, яркие прибрежные огни. Ребята по очереди рассказывали о близких, родных им краях. Я слушал их и представлял и вьетнамскую землю с ее вечнозелеными пальмами, с ярко-красными зорями, ее мужественный народ, отстоявший свою свободу, и Балканы с альпийскими лугами, с грабовыми лесами, с горными вершинами в снеговых шапках, и Кубу, у берегов которой ловятся синие тунцы, такие большие и сильные, что свободно могут увести лодку с рыбаком далеко в открытое море.

Потом, обнявшись, ребята пели русские, кубинские и болгарские песни. А вокруг костра, вокруг них на фоне темно-синего неба сомкнулось плотное кольцо горного хребта. Согретый теплом костра, мелодиями песен, я незаметно стал засыпать. В дреме мне стало казаться, что горные великаны пришли сюда из самых дальних уголков земли и слушают призывные песни людей. В ритме пения ребята медленно раскачивались из стороны в сторону, и над ними в таком же ритме качался хоровод каменных великанов. В какой-то звонкой тишине мне чудилось, что низкие звезды тоже задремали вместе со мной. Пройдет немного времени, они уснут и упадут на землю.

Хорошо! Когда на земле и люди и горы поют одни песни.

В. КЛЮЕВ

БОЕВОЙ МЕД

Перед самым освобождением Риги наш Латышский авиационный полк ночных бомбардировщиков размещался на временном аэродроме. Один из летчиков после каждого боевого вылета осматривал крыло своего самолета. Ему казалось странным, что и после сброса бомб самолет в воздухе все время кренило в одну сторону. Не осталось это и без внимания механика самолета и командира полка. Внимательно осмотрели рулевое управление, элероны, крылья — все было в исправности. *

Как-то рано утром, на зорьке, когда все самолеты завели на стоянку в лес для маскировки, у края крыла заметили пчелу. «Вот труженица,— подумал механик,— с самого утра начала работать». Но тут показалась другая пчела, за ней третья, четвертая... и уже целый рой вылетел из отверстия в крыле самолета.

Механик доложил о пчелах командиру. В соседнем хуторе нашли пчеловода. Разрезали крыло, а в нем оказалась целая пчелиная семья и соты с медом.

Летчики полакомились медом, а пчеловод сердечно поблагодарил нас за семью пчел. Ему ни разу не приходилось видеть таких необычных «ульев».

Это был незабываемый мед — боевой. Ведь ночью пчелы были участниками вылетов в тыл врага, а днем собирали мед.

А. ОЗОЛИНЬ

няйдя

Найда, как и все деревенские собаки, жила во дворе. Ее любил не только Сережа, ее хозяин, но и многие ребятишки. Однако, став матерью, она тут же показала свой нрав. Дом ее был под навесом, между стенкой летней кухни и прислоненной к ней старой дверью. Рыча и недобро сверкая глазами, Найда готова была броситься на каждого, кто пытался заглянуть к ней. Собака в этот момент забывала о прежних дружеских связях — будто их не существовало никогда. И только Сережка сумел укротить молодую мать, которая встретила и его тем же грозным, непримиримым рыком, злым блеском глаз.

— Найда, Найдушка! Ничего твоим маленьким я не сделаю,— говорил он мягким, тихим голосом.— Я только перенесу их в настоящий домик.

Он перенес в конуру, которую сколотил сам, двух щенят. Потом пошел за остальными. Навстречу ему шла Найда — в зубах она держала малыша. Видно, решила помочь хозяину ускорить свое переселение.

Сережа мечтал о лете, о том времени, когда