Юный Натуралист 1986-04, страница 44

43

ПУСТОШКИНО СЕНО

Пустошка — это дальний сенокос. Туда добираться надо полдня. А лесник Касьян косит там каждое лето, несмотря на пожилые годы. И стожки ставит из духовитого сена, будто хлебные караваи на лесной поляне печет. Они у него хлебом и пахнут, эти стожки...

Сколько раз председатель предлагал Касьяну сенокос возле деревни. Но лесник не соглашается. Ведь корова его Варька другого сена не ест. Ей с Пустошки подавай. Махнул рукой председатель на Касьяна и его привередливую корову. Но привезти сено Касьяну помог. Поручил он это Федьке, молодому трактористу. А тот любознательный. Спрашивает:

— Почему у тебя, дядя Касьян, такое духовитое сено? И мышами никогда не поедено?

— А сторож у меня есть на Пустошке! — отвечает Касьян хитровато.— Вот у него надо спросить насчет мышей...

— Кто такой? — изумился Федька.

— Приезжай в понедельник, поглядим! Заодно и сено вывезем!

Федор, конечно, знал, что дядя Касьян — чудак. Лесной человек, понятно, отличается от обыкновенного, его не сразу поймешь...

Но как укараулить в дальнем лесу чужое сено? Да еще от мышей!

Федька начала недели не дождался. Прикатил к дяде Касьяну в субботу, с раннего утра. Свой выходной не пожалел, решил пустош-кинского сторожа поглядеть.

Поехали в лесную глухомань на тракторе. Федька молчит, рычагами ворочает, думает про себя что-то. И Касьян молчит, глядя через дрожащее стекло кабины на лес.

Когда подъехали к лесной поляне, Касьян попросил остановить трактор, подошел к стожку, весело похлопал рукавицами одна о другую, вызывая кого-то.

Федька тоже вышел из кабины и глядит, что дальше будет. А дальше — как выпрыгнет что-то белое, стремительное. Будто сверкнула электрическая искра. И пошло скакать по тулупу лесника. А потом в рукав Касьянов нырнуло.

— Кто э-т-то? — спросил Федька, заикаясь и прижимаясь спиной к мощной гусенице трактора.

— Да караульный мой — горностаюшка! — ответил ему Касьян, улыбаясь в бороду.

А в рукаве лесника светились две изумру-дины. И Федька рассмотрел зеленоглазую головку.

— Дядя Касьян! А как же ты его приручил? — спросил Федька, опомнившись.

— А так и спас в этом рукаве! — отвечал

Касьян.— Вон там мой тулуп лежал. Кидал я сено на сани. Гляжу, птица какая-то хищная над моим тулупом кружится. Зачем, думаю, ей мой тулуп? Подхожу, а в рукаве горностаюшка схоронился. Ему хищник весь бок когтями просадил. Ну, горностаюшку я домой взял. Молоком Варькиным отпоил. А потом обратно на Пустошку отвез. Так он у меня и живет после того.

— Не зря ты его спас, дядя Касьян! — сказал Федька, ласково глядя на зверька, что высунулся из рукава лесника, совсем не опасаясь тракториста.

— Ох, не зря! —сказал и дядя Касьян.— Он здесь мышей всех перевел. Потому и сено на Пустошке чистое и духовитое. Такому сторожу можно доверить сено!

Бережно опустил дядя Касьян зверька на стог. Только глазами сверкнул горностай, будто он Федьке и дяде Касьяну два изумруда подарил. И пропал зверек, как растворился в сене.

Нагрузили лесное сено на сани. А один стожок на отшибе до весны оставили нетронутым, чтобы в нем горностаюшка жил. И чтобы ему было где от врагов укрыться.

Так они и уехали на своем тракторе. А горностай остался сторожить сено на лесной поляне.

В. ХАРЧЕНКО

АПРЕЛЬСКИЕ КУПЕЛИ

Затяжная весна, что сырые дрова в печи, гореть — горят, с дымом да треском, а греют слабо. Вот и на дворе — вроде и солнце ярится и снег мало-помалу сходит, только настоящего тепла все нет и нет.

Наконец стужа отступила — уже к полудню на дорогах засинели и заискрились лужи, на завалинке запахло разогретой землей, зажужжали изумрудные мухи. Из леса, где еще лежал снег, хороня под собою всякую поживу, поналетела к моей усадьбе уйма щеглов. Они искали корм на огородных проталинах, ревизовали заросли бурьяна и, заморив червячка, один за другим принимались купаться в лужах. По всему видать: желанна для птиц эта первая ванна в снеговице!

Вот к оконцу студеной воды безбоязненно подходит щегол и будто для пробы испивает глоток. Хороша! Щегол заходит в воду поглубже, приседает и давай трепыхаться — только брызги летят! Помылся, поплескался вдоволь — и на яблоню под моим окном.

Раз пять перелетал щегол с ветки на ветку, пока почистил и вытер досуха свой клювик. Потом стал усердно трястись — словно из мокрых перьев хотел вылезти. Трясется и все перепархивает с места на место. Столь же тщательно щегол оглаживал и расчесывал