Юный Натуралист 1986-05, страница 47

46

выми гудящими пчелами, а значит, и с медом!

— Хониг! (Мед!) Старик, давай мед!

Дед не испугался, внешне он казался даже равнодушным. Однако он почувствовал страх, когда осознал, что не уберег и эти две семьи, лишил меда на зиму детей, одиноких женщин. Он начал было торопливо объяснять, что, мол, сейчас еще рано, мед будет, когда зацветет липа.

Один из гитлеровцев шагнул к старику, схватил за грудь. Дед отпрянул и оказался у передней стенки улья, над летком, откуда живой струйкой вылетали пчелы и тут же растворялись в голубизне неба. Навстречу им торопились другие тяжелые, с грузом взятка. А около летка настороженно бегали пчелы-сторожа, всегда готовые бесстрашно атаковать врага или вора, подозрительно обнюхивали прилетающих с добычей и бдительно охраняли подступы к своему дому.

Когда дед открывал улей и работал с пчелами, движения его были неторопливыми, мягкими, и потому пчелы редко жалили хозяина пасеки, позволяя вмешиваться в их жизнь. Он так любовно и нежно — как с родными — обращался с ними, что чаще всего не надевал даже сетки на лицо.

Но сейчас, когда фашист шагнул вперед, дед, защищаясь, резко взмахнул рукой. И тут же раздраженная пчела, выпустив жало, затрепетала на ней, не в силах оторваться. Фашист попятился назад. В этот момент другая охранница ужалила фашиста в глаз. Тот присел от боли, повернулся спиной к деду и, размахивая руками над втянутой в плечи головой, ринулся прочь с пасеки, догоняя другого...

Дед Василий, пряча в бороду горькую усмешку, сказал про себя: «В чужом доме воля не своя, а хозяина». Но сразу уже пришла новая тревожная мысль: «Жди беды, фашисты не уйдут».

Он не спеша отыскал глазами в траве кустик мяты, потер ею ужаленное место, чтобы запах яда не раздражал других пчел, задумался. Как сохранить пчел? В своей лютой злобе враги расправятся с ним так же, как это уже происходило в других деревнях.

Не напрасными оказались опасения старого пчеловода. Гитлеровцы вскоре вернулись с головами, обвязанными полотенцами, в кожаных шоферских перчатках, каждый с двумя ведрами воды. Больные ноги старика подкосились, он медленно опустился на землю.

Один из фашистов ухватился за края крышки улья и сбросил ее на землю. Другой опрокинул в улей ведро с водой, потом выплеснул второе.

Вода говорливой струей побежала через леток вместе с многочисленными трупиками пчел. Радуясь успеху и потирая от удовольствия руки, фашисты приступили к уничтожению второй семьи, а затем, перегрузив соты с медом в ящики, вскинули их на плечи и ушли. Еще некоторое время слышались их довольные воз-гл асы.

А земля, согретая солнцем, вскоре впитала всю воду, на ней, как на поле боя, недвижно лежали пчелы. Немногие из них были еще живы.

На пасеке установилась тишина.

Не было слышно дружного пчелиного гула, не стало кипучей жизни в теплых, пропитанных ароматом прополиса ульях. Лишь некоторые труженицы, оставшиеся в живых только потому, что во время ограбления были далеко от пасеки, собирая добычу, кружили над разоренными гнездами. Но и они без матки были обречены на гибель.

По морщинам замершего от горя лица старика медленно катились слезы...

И вдруг он заметил в траве клубок копошащихся пчел. Нет, это не были погибающие. Они были подвижны, активны, заняты каким-то своим, пока непонятным для постороннего взгляда делом. Внимательно всмотревшись, дед Василий обнаружил, что число пчел росло и вскоре стало напоминать совсем маленький привившийся на траве рой.

Дрожащими от волнения пальцами дед осторожно начал разгребать живую кучку, стараясь скорее проверить свою догадку. Пчелы неохотно уступали пальцам, ползали по ним, стараясь занять прежнее положение. И вот наконец взору открылась родительница и хозяйка семьи — матка. Молодая и сильная, она сумела выжить, и теперь рабочие пчелы облизывали ее язычками, касались усиками.

Глядя на эту трогательную заботу о продолжательнице своего рода, радовался старый пчеловод. Война огненным шквалом катилась по родной земле, сметая на своем пути все живое.

Но жизнь оказалась сильнее смерти и, возрождаясь, предсказывала близкую победу над врагом.

К. ПОКРОВСКИЙ

МЕДВЕДЬ НА КОРАБЛЕ

Любимец команды — бурый кавказский медведь — числился в списках одного из экипажей сторожевых кораблей Черноморского флота. Незадолго до начала войны принесли его на корабль моряки. К медвежонку все привыкли. Его научили бороться, и это стало любимым занятием малыша. Он мог состязаться часами, но при условии: непременно быть победителем. Зная Мишуткину слабость, моряки поддавались косолапому. Падая под натиском медвежонка, они доставляли зверю огромное удовольствие. А чтоб не поцарапал — подпилили зверю когти.

Но были и такие, что клали его на лопатки. Мишка урчал, обиженно и одиноко отсижи