Костёр 1962-03, страница 41

Но временами мы с ним хмурились. Вдоль дорог вдруг начинали тянуться изгороди из колючей 'Проволоки. Английские солдаты-часовые вышагивали вдоль них. На щитах то здесь, то там виднелись надписи: «Охраняется полицейскими собаками».

Да,

Многострадаль-

сказал мне друг. — ная земля! Англичане еще остаются здесь — это их базы. Сколько киприотов погибло от их рук, прежде чем остров завоевал свободу. Но

базы еще остались...

Мы ехали из Салами — города, засыпанного песком много веков назад, — в Никозию. Машина шла то мимо апельсиновых рощ, то мимо заборов из колючей проволоки. Уже смеркалось; в сумерках далеко на горизонте поднимались горы.

Вдруг мне показалось, что какая-то тень метнулась на дорогу; мой друг резко затормозил — он тоже увидел эту тень. И тут же, словно

игрушечныи чертенок, выскакивающии из коробки, на дороге оказался мальчуган, черный от густого загара. Откуда он появился — я так и не понял. Но, обернувшись, я увидел щит, на котором было написано знакомое: «Охраняется полицейскими собаками». Что-то показалось мне необычным, я пригляделся внимательнее. Вот оно что! Чья-то рука поставила между двумя словами тире, и получилось — «полицейскими — собаками».

А мальчуган уже шел по дороге, размахивая руками и насвистывая какую-то песню. Мой друг догнал его, и вот какой разговор у них произошел.

Ты куда идешь? В Никозию.

А откуда?

Из Салами.

А что ты делал в Салами?

У меня на раскопках работает сестра, я ее не видел целую неделю. Вот и пошел.

Пешком?

Конечно.

Представьте себе: наша машина тихонько едет, а рядом с ней идет чем-то очень довольный, веселый мальчишка, который прошагал семьдесят километров в один конец и уже двадцать — в другой.

Тебя как зовут?

Михаил.

Вот как здорово — меня тоже зовут Михаил. Давай договоримся так: ты будешь Михаил-маленький, а я—Михаил-большой. И,

если хочешь, забираися в машину, и мы мигом доберемся до Никозии.

Михаила-маленького не надо было просить дважды. Он буквально вскочил в машину и несколько раз подпрыгнул на кожаном кресле.

— Какой ты храбрый, — сказал Михаил-большой, зем?

— Вы же не англичане, маленький. — У вас красный флажок на маши-

А вдруг мы тебя куда-нибудь уве-

ответил Михаил-

не. Я знаю: вы

Советские,

советские, подтвердили мы.

Хочешь, мы довезем тебя до самого дома? Правда?—у него заблестели глаза. — И мама увидит, что меня привезли на машине?

Конечно, увидит.

Но тогда вы должны будете зайти к нам и попробовать наших апельсинов. Так полагается.

Мы согласились.

Мы довезли его до самого дома на окраине Никозии. Возле забора разгуливала волосатая рыжая овца, такая волосатая и рыжая, как ов-чарка-колли. «Это наша», — сказал Михаил-маленький.

Седая женщина с печальными черными глазами стояла возле забора. Когда Михаил-ма-ленький вылез из машины и бросился к ней, она протянула к нему руки...

Потом мы сидели в комнате, где до головокружения пахло апельсинами, и Михаил-малень-кий рассказывал, что Деметра прислала немного денег. Вот они

Ты не вымыл руки,

завернуты в платок.

— сказала мать,

и

испачкал платок. Разве можно принимать гостей с грязными руками?

Он посмотрел на свои руки: левая была чистая, а правая выпачкана углем...

Михаил-маленький убежал. Его мать, грустно улыбнувшись, сказала:

Это мой последний сын. А где старшие?

Она подняла глаза, и мы увидели две фотографии, увитые ветками цветущего тамариска. Двое юношей улыбались, открывая ровные крупные зубы. Михаил-маленький был похож на них.

— Они были партизанами, — тихо сказала киприотка. — Их поймали и расстреляли англичане.

* * *

О Михаиле-маленьком я, наверно, ничего и не написал бы, если б не письмо, полученное недавно от моего друга Михаила-большого.

«... Ты. должно быть, знаешь из газет, что англичане устроили на Кипре маневры, топчут посевы крестьян. Но помнишь ли ты Мишку, того самого, которого мы подобрали по дороге

37