Костёр 1964-09, страница 17

нечто такое, что нельзя никому делать ни при каких условиях: он вытащил из марочного карманчика две маленькие, старенькие марки (нет, он не взял большие, хорошие марки) и быстро положил их в карман.

Тут вернулась Маринка. Саша уже стоял в другом конце комнаты. Маринка взяла альбом и сунула обратно в стол. Саша решил ей сказать что-нибудь веселое и беззаботное, хотелось ему притвориться, но вдруг у него пропал голос. Он постоял немного и прохрипел:

— Я пойду.

Дома он вытащил марки из кармана, разгладил их и положил в дневник.

Глава восьмая

Нельзя сказать, что Саша чувствовал себя спокойно. Во-первых, ему совсем не хотелось есть, а во-вторых, когда он делал уроки, то поставил две большие кляксы.

И вдруг раздался звонок в дверь. Саша прислушался, кто пришел. И когда он услышал голос Маринкиного папы, его охватил дикий страх, он схватил дневник и сунул его под тахту.

— Евдокия Фроловна, — сказал Маринкин папа. —Вы меня ради бога извините, но произошла какая-то странная история, пропали мои две самые ценные марки.

— Не понимаю, — сказала бабушка. — Вы уж простите меня, но я марки не собираю.

— Извините, извините, я волнуюсь и говорю непонятно. Да в конце концов, дело даже не в марках, а в факте...

— Не понимаю, — сказала бабушка. — В каком факте?

— В факте пропажи.

— В факте пропажи? — не поняла бабушка.— А я тут причем?

— Их мог взять только Саша, — ответил Маринкин папа. — Он сегодня был у нас, попросил у Маринки посмотреть мой альбом... и вот результат: нет двух самых ценных марок.

В следующую секунду они появились перед Сашей. Они стояли рядом, безмолвные, как статуи.

Саша поднял на них глаза и, стараясь говорить как можно громче, сказал:

— Я не брал марок. Честное слово, я не брал никаких марок.

Может быть, сейчас бы он даже сознался, отдал бы эти марки, но он просто боялся сознаться.

— Саша, — сказал Маринкин папа. Он смотрел на Сашу сверху вниз, и Саше казалось, что он сейчас клюнет его носом в самую макушку. — Я понимаю, ты просто не подумал, тебе ничего не будет, я тебя заранее прощаю, только отдай мне марки.

— Честное слово, я ничего у вас не брал,— сказал Саша. Ему стало как-то легче, он понял, что никто не сможет доказать, что именно он взял эти марки.

— Саша у нас никогда не врет, — сказала бабушка.

Маринкин папа снова жалобно клюнул носом и сказал:

— Значит, это все же сделала она, ну я ей сейчас покажу.

Он выскочил из комнаты, и Саша представил себе, как он бежит по лестнице, прыгая через пять ступенек, как он врывается домой, и начинает страшным голосом кричать на Маринку и клевать ее своим длинным птичьим носом.

— Саша, — сказала бабушка. — А может, ты все же взял марки?

— Ничего я не брал, — сказал Саша. — И чего вы ко мне все пристали? — Он немного помолчал. — Бабушка, а что он сейчас сделает Маринке?

— Не знаю, — ответила бабушка. — Всякие бывают отцы. Один, может быть, покричит и успокоится, другой перестанет разговаривать. Не будет ее замечать, точно она для него не существует: в общем, будет прорабатывать ее своим молчанием и презрением. А другой, может быть, и накажет ремешком.

Бабушка вышла из комнаты. А у Саши сами собой потекли слезы и закапали на пол. Они падали на чистый, аккуратно натертый паркетный пол, и там, на этом полу появились точечки от Сашиных слез. И тут вернулась бабушка. Она посмотрела на Сашу и сразу все поняла.

Бабушка так сильно побледнела, точно случилось какое-то большое-большое несчастье. Она подбежала к телефону, дрожащими руками набрала номер и закричала в трубку маме: «Немедленно приходи домой!» Мама что-то спросила бабушку и та ответила: «Жив, но немедленно приходи домой». Она повесила трубку и заметалась по комнате. Она металась по комнате до тех пор, пока не влетела мама.

— Полюбуйся на своего сына, — сказала бабушка. — Вот к чему приводит отсутствие отца. Он, он... — бабушка заплакала. — Он украл две марки у Маринкиного отца.

— Так,— сказала мама, —А откуда это стало известно?

15