Костёр 1966-12, страница 37

Вскоре на воротах их дома появилось объявление. На листке из тетрадки в клеточку старательно выведено:

Срочно ввиду отъезда продаются: буфет дубовый, 2 шкафа. Стол обед и пис. Стулья и друг. дом. вещи.

Приходили люди. Заглядывали под обеденный стол и открывали и закрывали дверцы шкафов. Садились на стулья. Почему-то все интересовались качалкой, которая не продавалась. Качалка была какой-то памятью.

На кухне всхлипывала Агафоновна. Слоняясь по квартире, Адриан зашел и туда.

— Чего ты плачешь?

— Уезжаем, вот и плачу, — отвечала та, вытирая слезы краем кухонного полотенца.

— Так ведь и ты с нами едешь?

— Потому и реву, что еду. Жалко.

— Кого?

— Да никого. Жалко, что уезжаем.

Добиться от нее толку было невозможно.

Адриан понимал: Агафоновна плакала просто так, потому что в Крутове обязательно полагалось перед отъездом поплакать, тогда все будет хорошо. Раньше она лила слезы всегда, когда уезжал отец. Потом ревела, когда Вадим отправлялся в пионерский лагерь, а теперь— потому, что уезжала сама. Больше плакать было некому.

Адриан начал было складывать свои вещи. Собрал книги. Затем стал раздумывать, что ему делать с вновь начатой коллекцией папи

росных коробок. Кроме тех, которые он выме« нял на оловянных солдатиков у Ромчика, прибавилась еще одна от папирос «Зефир». Поразмыслив, Адриан решил, что в Ленинград перевозить коллекцию не имеет смысла.

Дома на него мало обращали внимания. Каждый был занят своим. Отплакав, Агафоновна принялась спорить с мамой по поводу сборов. Мама решила брать с собой поменьше кухонного барахла. Агафоновна настаивала, чтобы в Ленинград везли и деревянное корыто с квашней, и топор, и даже пудовую гирю, которая без толку валялась в кладовой.

Но суета сборов не могла отвлечь Адриана от грустных мыслей. Нет, не мог он уехать из Крутова, не поговорив с Марсельезой. Ведь с тех пор, как он призвался ей в том, что увидел в театре и что по этому поводу думает, они не встречались. И, конечно же, она читала заметку в газете и теперь все знает. Ясно, что догадалась, кто это «неизвестные лица». Что было делать?

Часам к пяти Адриан решился на отчаянный ход. Это было нелегкое решение и пришло оно после сомнений и внутренней борьбы.

В пять часов вечера он явился на крылечко домика Марсельезиного дедушки и решительно повернул вправо рукоятку звонка.

Двери отворила Марсельеза.

— Ты? — удивилась она.

— Я, — ответил Адриан. — Я к твоему дедушке, Константину Игнатьевичу. Дома он?

— Хм, — произнесла Марсельеза и пожала плечиками. — Дома. Входи. — Она захлопнула дверь. Отступление было отрезано. — Дедушка, тут к тебе!

— Кто там, пожалуйте, — послышался высокий голосок.

— Иди туда, — Марсельеза слегка подтолкнула Адриана.

Он двинулся по коридорчику, а навстречу ему уже спешил Марсельезин дедушка. Он был в домашних туфлях, как всегда пряменький, в старой бархатной куртке со шнурами.

— А, это вы, милостивый государь, — он с любопытством разглядывал Адриана. — Чем могу служить? Заходите, пожалуйста...

Адриан вошел в комнату. Марсельеза бесшумно затворила за ними дверь. Он был благодарен, что она так сделала. Одним мужчинам куда легче объясниться.

Адриан сразу заметил, на письменном столе лежала «Крутовская правда».

— Ну, что скажете, молодой человек? Присаживайтесь, — все тем же любопытствующим тоном продолжал Марсельезин дедушка.

Но Адриан не хотел присаживаться.

5 «Костер» № 12

33