Костёр 1967-01, страница 29

И вот однажды, бродя без особенной цели в пестроте и гаме базара, я увидел старика Хаджиева, нашего соседа, в обществе двух узбеков. Один из них был с длинным лицом цвета шафрана, в стеганом ситцевом халате, туго перетянутом офицерским поясом. Другой, очень маленького роста, казался мальчиком, и только старообразное морщинистое лицо выдавало его зрелый возраст. Все трое сидели под навесом какой-то лавки, поджав под себя ноги, и о чем-то оживленно беседовали. Увидев меня, Садык Хаджиев отвернулся, отвернулся и его второй собеседник, а маленький закрыл свое лицо темными, совсем детскими руками. Я прошел мимо, не поклонясь.

И все же я спросил Юнуса, чем стал торговать его отец на базаре. Он удивленно посмотрел на меня, словно не сразу понял, а потом замотал головой, прищелкивая пальцами:

— Халва... Орехи... Медовые лепешки... Ой, вкусно! Ой, вкусно!

Я не поверил Юнусу. Лавка, где сидел старый Хаджиев, находилась далеко от рядов торговцев сладостями. Но не стал расспрашивать. На другой день Юнус сам возобновил разговор. Он принес мне большой кусок ореховой халвы и медовых лепешек. Я поблагодарил его и хотел спросить, мальчик или взрослый человек сидел с его отцом, но Юнус опередил меня:

— Ходил я в лавку мало-мало... Мальчик говорит: «Бери халву, неси русскому», кричит: «Хороший мальчик... хороший халва...» Тебе это! Бери!

— Какой мальчик? — спросил я.

— Да ты ж его видел с отцом, — усмехнулся Юнус. — Низкий такой... — он показал рукой, наклонясь к полу. — Малый еще мальчишка... глупый... Помогает в лавке дяде.

Значит, тот, со старческим личиком, был все-таки мальчик?

Халву мы съели вместе с Марьюшкой и, запивая ее чаем, я рассказал ей о встрече на базаре. Марьюшка всполошилась.

— Не связывайся ты с этим чертом, — говорила она, называя чертом старого Хаджиева. — И мальчик из его лавки совсем тебе не товарищ. Знала бы, от кого халва — не ела бы и тебе не позволила.

— А Юнус? — спросил я. — Юнус тебе воду носит?

Марьюшка загремела ведрами и ничего не ответила.

А я пошел на базар в надежде на новую встречу. Не имея товарища-узбека, я хотел подружиться хоть с тем мальчиком из лавки. На базаре я встретился, только не с ним. Я встретил Сахбо! Я стоял против него и смотрел, не веря своим глазам.

— Сахбо? — раз десять спросил я.

— Леша! — раз десять сказал он.

И каждый раз прибавлял к моему имени по-узбекски разные хорошие слова, которые можно перевести: «Брат, друг».

Потом мы взялись за руки и я повел его домой, забыв о цели моего прихода на базар.

В кухне Марьюшка нагрела воды в медном тазу, чтобы отмыть Сахбо, а когда он помылся, накормив его, приступила к вопросам: как он попал в Коканд, здорова ли его мать, как живут наши бывшие соседи?

Но Сахбо ничего нам не отвечал, только застенчиво улыбался. Рассказал он все подробно, когда о том же его начал расспрашивать вернувшийся из больницы мой отец.

В мирном селении Кудук после нашего отъезда произошли большие события. Туда прибыл ишан (так мусульмане называют священнослужителя, считая его святым еще при жизни). Слово ишана закон не только для мулл, но и для всякого правоверного. Я и раньше знал, что ишаны в Туркестане живут богато.

У них огромное количество земли, скота, много слуг, которые служат ишану как рабы.

Рассказ Сахбо был сбивчив. Марьюшка, понимая по-узбекски с пятого на десятое, дергала меня за руку, чтобы я переводил ей непонятное. Я переводил, сам плохо вникая в смысл.

Ишан, прибыв в Кудук, собрал все взрослое население и объявил, что скоро будет священная война. Все молодые джигиты должны стать в ряды войска пророка, вырезать всех неверных, постоять за веру отцов. Он велел мужчинам снять халаты и, стуча каждому в грудь пальцем, говорил, годен ли тот воевать. И всех находил годными.

— Ишан ведь поп, — усомнилась Марьюшка, не доверяя моему переводу, и покачала головой. Оказалось, что в грудь стучал не сам святой ишан, а какой-то военный, по-видимому, англичанин. Потом уж ишан, а не англичанин, приказал собрать всех мальчиков от двенадцати лет и отправить их с ним. «Пока отцы и братья будут воевать против безбожников-большевиков,—разъяснил он,—мальчики станут учиться благочестию и военному делу».

Он обещал поселить их высоко в горах в пастушьих хижинах. Там, пася ишановский скот, научась владеть винтовкой, эти мальчики вырастут настоящими воинами пророка. И когда придет их срок, спустятся с гор, подобно вестникам смерти для всех противников ислама.

— Радуйтесь, правоверные! Аллах уготовил славу вашим детям!

Но женщины в нашем Кудуке совсем не радовались. Матери подростков рвали на себе волосы и раздирали одежды. Мужьям и братьям пришлось прибегнуть к плетке, чтобы успокоить их и заставить повиноваться ишану. Но мать Сахбо отвела сына за дом, надела на него сумку с лепешками и велела скакать на лошади в Коканд.

— Найдешь там русского доктора, — только и успела сказать она.

Сахбо загнал свою кобылу и полдороги шел пешком.

24