Костёр 1967-01, страница 30

ласки.

АРУУ было

— Мать очень торопилась, — сказал он застенчиво, — и не успела прислать вам подарок. Она боялась, чтобы дядя Ибрагим не узнал, что я не еду с ишаном. Он...

Тут Сахбо вытер рукавом глаза и замолчал. Он не захотел рассказывать нам о брате своей матери, заменившем ему умершего отца.

С этого дня моя жизнь круто изменилась. Кончилось мое одиночество. Я потерял интерес к мальчику со старообразным лицом, а заодно и к Юнусу. У меня теперь был товарищ, друг, брат.

Отец мой уделял Сахбо времени больше, чем мне. Он занимался с ним русским языком и арифметикой. Сахбо учился старательно. Я помогал ему готовить уроки. Марьюшка перешивала мои халатики и закармливала нашего гостя чем только могла. Она вовсю старалась, чтобы он не скучал без материнской

Я с эгоизмом юности и не думал, что моему может чего-то недоставать в нашей семье. А именно так.

Сахбо был впервые в Коканде, и я загорелся желанием показать ему город. Друг мой не отказался, и в перзый же удобный день, приготовив заданные отцом уроки, мы отправились на площадь к дворцу бывшего кокандского хана Худояра.

Сначала мы степенно, подражая взрослым, задрав головы, рассматривали, как нам казалось, прекрасный, яркий орнамент. На нем, по мусульманскому обычаю, не было изображено ничего живого, а только причудливое сплетение завитков, треугольников, звезд и кругов. Они то сходились, образуя законченный рисунок, то распадались, переплетаясь в ином порядке, и неожиданно повторяли тот же узор.

Налюбовавшись орнаментом, мы начали бегать и даже играть, прячась в тень четырех башен дворцового портала, потом, утомившись, сели прямо на каменные плиты, и я начал рассказывать другу о дворце.

Фантазия, как всегда, унесла меня далеко от действительности: тут были четыре прекрасные дочери заключенные каждая в одну из башен, их весе

лые, смелые возлюбленные и даже добрые и злые

ДИ'ВЫ.

Не знаю, всему ли верил Сахбо, но он слушал меня внимательно, смотря в лицо черными, косо посаженными глазами, и когда я замолчал, попросил рассказать также о мечети и медресе, вычурные купола которых он высмотрел между плоских крыш домов, окружающих площадь. И снова я с увлечением смешивал правду с вымыслом, сказку — с историей. Когда мне надоело рассказывать, а Сахбо — слушать, мы вскочили на ноги. Через несколько минут мы были в русской части города. Оглянувшись на Сахбо, я громко расхохотался. Он остановился с наивно открытым ртом и удивленно расширенными глазами: житель Ку-дука не поразился великолепием ханского дворца, роскошного медресе и мечети, но его поразила широкая мощеная улица, аккуратные двух-, трехэтажные дома с высокими окнами, сады перед каждым домом, приземистые кирпичные амбары, гостиные дворы, магазины...

Мы забрались в царство русского купечества.

Желая еще больше поразить своего товарища, я схватил его за руку и потянул за собой на Розенба-ховский проспект.

В то время Розенбаховский и Скобелевский проспекты были аристократическим центром русской части Коканда. Здесь селились царские чиновники,военные, агенты крупных торговых фирм и приезжие специалисты. Именно здесь в одном из домов и предназначалась квартира для заведующего городской больницей, то есть для моего отца. Вот к ней-то я и вел вконец оторопелого Сахбо.

Мимо нас то и дело проносились легкие рессорные экипажи, брички, велосипедисты, проезжали верховые.

Сахбо шел, не выпуская моей руки. Впрочем, ему здесь все нравилось: глубоко наполненные арыки, проложенные с двух сторон бульваров и улиц, густая шарообразная зелень в аллеях, теперь пожелтевшая и сморщенная.

Мы остановились около дома, в котором должен был бы жить отец со мною и Марьюшкой. Уже темнело. Окна были закрыты ставнями, выкрашенными в белый цвет. В эти тревожные дни люди рано запирались в домах, и сейчас русские горничные и няни загоняли детей, а дЕорники-узбеки запирали ворота и спускали собак.

Я отыскал окна квартиры, в которой продолжала жить вдова умершего доктора, чье место в больнице получил мой отец, и коротко рассказал Сахбо всю квартирную историю. Повторяю ее для читателя, так как она имеет отношение к дальнейшим событиям.

Устроившись на новой должности, мой отец поехал по адресу, данному ему в больнице, чтобы осмотреть квартиру и, как тогда было принято, выразить соболезнование вдове покойного. На его звонок открыла дверь горничная и, попросив подождать, исчезла. По ее растерянному виду, по шепоту за дверьми отец понял, что визит его некстати. Ждать ему пришлось долго.

Во внутренних комнатах нарастал шум, хлопали дверьми, кто-то пробегал, уже ясно были слышны голоса и чей-то плач. Наконец в гостиную вышла немолодая дама в черном и, прикладывая батистовый платок к покрасневшим глазам, попросила присесть. Она назвалась сестрой жены умершего врача и, вздыхая, сказала, что вся их семья должна извиниться перед господином доктором и просит его о великой милости.

Просьба заключалась вот в чем. Вдова заболела нервным расстройством, и пользующие ее врачи не рекомендуют в этом состоянии переезжать. Словом, они не подготовлены к переезду и не могут освободить новому больничному врачу казенную квартиру.

4 «Костер» № 1