Костёр 1967-01, страница 27

Я отвечал ему и, сбежав с крыльца, охотно разговаривал. Мне льстило, что взрослый сосед обращается со мной как с равным, нравилось, что он интересуется моим отцом.

Пересыпая речь цветистой похвалой, он переходил на русский язык.

— Хороший человек русский доктор!.. Шибко ученый... Все на свете знает. Шибко добрый!.. Всех лечит... И все ходит, ног не жалеет. Зачем дома не посидит? А? Куда отец ходит?.. — постоянно допытывался он.

— Ты же знаешь! — отвечал я. — В больницу.

— Зачем неправду говоришь! — добродушно толкая меня в бок, смеялся Юнус.—Больница у базара, а доктор ходит далеко, за вокзал ходит, к железнодорожникам!

— Ну что же, — говорил я равнодушно, — значит, там есть больные.

Юнус прикрывал глаза толстыми набухшими веками.

— У железнодорожников своя больница, свой доктор.

— Ну что же, что своя больница,—разъяснял я.— Все равно, куда доктора позовут, он обязан идти.

Как-то я рассказал Юнусу, что медики, получив диплом врача, дают клятву: никогда никому не отказывать в медицинской помощи, идти к больному в любой час дня и ночи, лечить даже своего врага и сохранять тайну, если больной доверит ее.

Юнус слушал меня недоверчиво, а потом спросил:

— А шайтана доктор будет лечить?

И довольный своей шуткой, думая, что поставил меня в тупик, громко захохотал.

— И шайтана стал бы лечить, заболей шайтан. Только никаких шайтанов на свете не бывает, — добавил я, впрочем, не так уж уверенно.

От пролаза шел отец Юнуса, и мне показалось, что если бы шайтан мог появиться здесь, то он выбрал бы для себя обличье старшего Хаджиеза — таким неприятным и злым показалось мне лицо нашего соседа.

Юнус, видимо, тоже побаивался его, потому что, не дослушав меня, вскочил и отошел в сторону.

Однако мне потом подумалось, что сын передал отцу содержание нашего разговора. Я заметил, что с этого дня, встречаясь со мною, старик как-то пристально смотрел на меня и бормотал что-то вроде приветствия. Я возгордился, думая, что слава русского доктора отблеском падает на меня, его сына. Лично мне нечем было гордиться. Наши надежды на мое учение в гимназии не оправдались. Для поступления в третий класс у меня не хватало знаний. Отец не то по своей рассеянности, не то — вольнодумию не подготовил меня по «закону божьему», тогда обязательному предмету во всех учебных заведениях. Я хорошо знал занятные и страшные истории из «Ветхого и Нового заветов», безошибочно читал молитвы, которым выучила меня моя добрая нянюшка, но я не имел ни малейшего понятия о «Катехизисе». Это же была книга духовного содержания, состоящая из вопросов и ответов. Ученику полагалось понимать вопросы и отвечать на них по-книжному, наизусть. Я не мог сделать ни того ни другого, и за это батюшка с треском провалил меня. Не помо^гло и то, что я самостоятельно перерешил за третий класс все задачи по Арбузозу, нэ делал ошибок в диктовке и получил высший балл по всем остальным предметам вступительных экзаменоз.

Отцу моему посоветовали устроить меня домашним учеником у этого священника и договориться через него, чтобы в гимназию приняли условно, прозрачно намекнув, что батюшке следует заплатить за уроки и любезность.

Все это походило на взятку. Отец рассердился и отдал меня в четырехклассное училище, туда я был принят сразу в четвертый класс. Прельстившись моими

22