Костёр 1967-01, страница 25

из дома для Зухры: Сахбо вытаскивал из кармана своего халата кисть винограда, я — еще горячий пирожок, спеченный Марьюшкой.

Накормив девочку, мы трое начинали свое странствие. Уходили из кишлака, шли глухими тропинками, срывающимися в ущелье, ложились на землю, слушая, как где-то глубоко внизу ворчливо бурлили седые от пены потоки. Я тут же начинал рассказывать придуманные мною истории о богатыре, сброшенном злым великаном в ущелье и превращенном в поток, и еще бог весть о чем... Зухра и Сахбо слушали меня.

Натешившись ревом потока и сказками, мы убегали к пастухам, потом...

Теперь мне трудно подробно описать все, что безраздельно занимало тогда наше воображение. Более пестрые впечатления юности и зрелых лет заслонили многое, но в памяти сердца дни детства остались сладостью душистого настоя.

И какие это были дни!

Весна в предгорьях—ярко солнечная и прохладная; арыки с каждым днем становятся все полноводнее, все певучее, и весь Кудук в цвету. Как он цвел! Все дороги были розовато-белыми от лепестков, а воздух маслянисто благоухал. Затем пора цветения кончалась, сады затягивались тончайшей зеленоватой дымкой младенческой листвы.

Проходило лето, неописуемые дымно-лунные ночи, а перед новолунием — непроглядно темные, с черно-прозрачным бездонным небом, с огромными живыми прозрачными звездами, каких никогда не увидишь в долине, где воздух мутен и пылен.

А осень вспоминается запахом дынь, дозревающих на крышах, далекими ночными кострами и звоном тазов на бахчах. Вокруг селения обитало множество кабанов, и они совершали опустошительные набеги на бахчи — огнем и звоном их отпугивали.

Потом наступала тихая зима. Не было ни ветров, ни морозов. Зимой иногда шел снег. Был он легким и рыхлым. В редкие дни прилетал северный ветер, он набирался холода у синих ледников, у горных снегов, прилетал, зацеловывал побелевшую землю ледяными своими губами и лежал до утра льдистой белой пеленой. Потом таял. В свете дня снег на горах снизу казался белее чалмы ишаное, а вечером — розовым, как цвет миндаля. Зимы были короткими и проходили, как сны. Снова наступали весенние дни.

Так вот и прожил я до двенадцати лет. Где-то шла война, далеко, словно бы на другой планете; к нам в Кудук ее отзвуки не докатывались. Здесь каждый сегодняшний день был похож на вчерашний, люди спокойно ждали завтрашнего дня, зная, что он будет похож на сегодняшний. Тихий, светлый сон!.. И в те мои детские годы я был твердо уверен, что весь мир однороден с нагорным селением Кудук, что он весь живет в светоносной солнечной тишине, в полусонном благоденствии. О великом многообразии мира, о кипучести жизни, всегда насыщенной грозным блеском и гулом, о вечной борьбе, победах и поражениях — я даже и подозревать не мог. Но вскоре в мою жизнь вошли перемены.

Началось все с незначительного события: Махмуд подрос. Ему стал не нужен брат-нянька. Мать оставляла меньшего сына одного. И он превосходно справлялся сам, лепя, как и прежде, лепешки из песка, которыми лакомился вперемешку с той, что заботливые материнские руки засовывали ему в рукав халата. Сначала я обрадовался: Махмуд обходится без помощи Сахбо; но вскоре загрустил, — моего друга отправили в горы пасти баранов его дяди Ибрагима, и я потерял своего товарища игр. Но это не все.

Однажды на постоянном месте наших встреч я не нашел и Зухры. Видя, что я ее ищу, хромой Сапар-бек,

20