Костёр 1967-01, страница 50Советская армия охраняла и людей, уставших за день. В палатке и так-то спать не очень удобно, но если еще за брезентовой стенкой кто-то начнет кричать или включит транзистор, то станет совсем противно. Поэтому по улицам до рассвета шагали солдатские патрули. Воскобойников: — У каждого дома горел костер. Костры жгли вдоль всей улицы, прямо на проезжей части. У ближнего огня грелись женщины. Тут же на раскладушках спали их дети. Любители музыки слушали по транзисторному приемнику передачу «Маяка». Как-то ночью подошли мальчишки, стали ворошить костер, подбросили в огонь часть этажерки. — Спать-то охота? — спросили мы этих мальчишек... — Не, мы всю ночь сегодня не спали, — похвастался один. •— И следующую тоже не будем спать, — сказал другой. — Кстати, о мальчишках, — вспомнил Голявкин. — «Я вчера записал гул на магнитофон»,— заявил мне один расторопный школьник. Я посмотрел на него с интересом. Надо знать этот жуткий гул, надо его слышать. Мало кому придет в голову его записывать. Я слышал этот гул однажды в Душанбе. Как гроза, но глухая, сдавленная, идущая снизу, под землей... Гроза под городом. Треск, пыль в домах. Нет, мне в голову не пришла тогда идея его записывать. Я мучительно думал, как же ташкентский парнишка записал этот гул. Ждал? Не спал всю ночь, что ли?.. Не мог же он знать, в какой день произойдет сильное землетрясение. Выходит, он охотился за этим гулом. Но это же невероятно... Прослушать эту своеобразную музыку я почему-то не пожелал, хотя мальчик и выказал такую готовность. — Записывай, — сказал я ему, пораженный, — записывай! — Буду записывать! — пообещал он мне на прощание. Арро: — Историю ташкентского землетрясения можно, пожалуй, проследить по вывескам, плакатам и объявлениям. Вот некоторые: «Дом аварийный. Не входить!» «Баня не работает». «Лекция отменяется». «Концертов не будет». «Потерявшие жилье студенты и профессорско-преподавательский состав вместе с членами их семей приглашаются на жительство в спортивном зале». «Ташкентцы! Все силы на борьбу с последствиями землетрясения! С нами вся страна!» «Всем студентам филфака явиться к 9 утра в рабочей одежде». «Состоится лекция». «Баня работает». «Во дворе есть плов». — Еще такое, — вспомнил Голявкин, — полотнище через всю улицу: «Ташкентцы! Пусть те, у кого есть возможность, предоставят свой кров своим согражданам!» И тут Владимир Арро рассердился: — В те дни газеты помещали много волнующих материалов о Ташкенте. Ташкентцев хвалили — за мужество, организованность, дружбу. Правда, некоторые журналисты слишком уже умилялись: «Смотри-ка, сам выбежал, да еще больного соседа вынес». Или: «Ай да молодец, потеснился и чужую семью впустил. Понимаете, чужую!» Или еще: «Целый день бесплатно работал! Это же герой!» Но чему тут, собственно, удивляться? Разве у наших людей нет опыта больших испытаний? |