Костёр 1967-02, страница 48

этой же сосны, посмотрел я вниз на дорогу, понял: можно держаться, и приказал рыть окопы полного профиля. Я распорядился, чтобы окопы не рыли у самого дома: его могли поджечь, и пламя выгнало бы солдат под осколки да пули. На том, правом бугре присмотрел место для пулеметного дзота, и только хотел отдать приказание, чтобы разобрали бревна веранды для накатов, как вдруг подбегает ко мне Егоров, пограничник, откомандированный в нашу часть.

— Товарищ командир, вас старик спрашивает, называет себя комендантом Пушкина,— и показывает на сухого, высокого старика с острой бородкой.

— Отставить шутки, Егоров! Почему допустили гражданского на линию обороны?

Молчит парень, встал по стойке смирно и молчит, а потом, хорошо помню, сказал:

— Так это же о Пушкине дело, товарищ лейтенант...

А старик уже рядом, ко мне обращается:

— Не комендант я, а камердинер, бывший камердинер

Пушкиных, и прошу вас, соблаговолите выслушать меня.

Говорю: «Что вам надо?»

Старик посмотрел на мои петлицы, наверное, старался определить звание, и хриплым голосом произнес: «Сохраните этот дом, офицер... Сберегите его для России! Немцы не должны его разрушить, а они разрушат здесь все, если вы не уйдете с холма».

Вот и подумай, Андрей, тут оборону занимать надо и вдруг, как Егоров сказал, «о Пушкине дело», старик его именем просит. Однако спрашиваю: «Документы ваши?»

— Документы мои в этом доме, в каждой комнате, на каждой стене, и я прошу, умоляю, посмотрите их.

— Идемте, — говорю, — Егоров, за мной!

Павел Игнатьевич встал, оглянул все вокруг еще раз и повернулся ко мне.

— Вот как свидеться с местом этим пришлось. Пойдем, Андрей, в дом.

Молча обогнули мы угловую открытую веранду и молча подошли к двери. Сбоку была прикреплена

48

четкая, сделанная по стеклу надпись: «Дом-музей Пушкина».

Мой спутник тоже смотрел на нее.

— Да, — сказал он, — так просто все теперь: музей, часы посещения, а когда мы с Егоровым входили сюда, не было этой надписи, и мы не подозревали, что именно мы здесь первые посетители.

Павел Игнатьевич, видно, хорошо знал расположение комнат. Он быстро прошел коридор и по узкой, с рассохшимися ступенями внутренней лесенке повел меня на второй этаж.

Полумрак и прохлада нижних, довольно тесных и запутанных проходов пропали. Широко открытая дверь позволяла уже из передней видеть почти всю большую квадратную комнату, залитую потоками солнца.

Занимая половину стены, боком к окну стоял массивный письменный стол, а над ним в черных старинных рамах висели рядом два портрета. Солнце бросало на них лучи, и они, ярко освещенные, встречали входящих спокойным взором. На ближнем портрете был запечатлен немолодой мужчина. Слегка откинутая голова, широкое, оттененное недлинной, но пышной бородой лицо, крепкие плечи. Со второго портрета, сложив на груди руки, в упор смотрел Пушкин,