Костёр 1967-09, страница 4

ВСТРЕЧИ € ЗОРГЕ

Рассказывает Любовь Ивановна Римм

Любовь Ивановна

Римш

Каждый день я получаю целую пачку писем. Даже не успеваю ответить. Это пишут пионеры. Они узнали, что я работала вместе с Рихардом Зорге, и хотят знать, как это происходило. А было это так.

Мой муж Карл Мартынович Римм окончил военную академию имени Фрунзе и владел шестью иностранными языками, хотя родился в семье батрака и до 1917 года за его плечами была только Тартуская учительская семинария. В гражданскую войну он служил в латышском стрелковом полку, в восемнадцатом году вступил в ряды большевиков. Партия направила его работать в ряды чекистов, и Карл гордился этим. «Надо защищать революцию», — говорил он.

Муж часто уезжал в командировки, на короткий 'срок и на долгое время. Он никогда не говорил, куда едет. И я понимала, что тайна есть тайна. Карл — военный и коммунист, дисциплина для него свята. Я никогда не расспрашивала его ни о чем.

Однажды меня вызвал к себе начальник моего мужа Ян Карлович Берзин. Он передал письмо от мужа и спросил, не хотела бы я поехать к нему, — «он зовет вас». У меня были в Москве друзья и любимая работа, и я тогда поступила в медицинский институт, — но я подумала: раз мой Карл хочет, чтобы я приехала к нему, значит, так надо.

Товарищ Берзин спросил меня, не соглашусь ли я выполнять «там» работу. А что надо делать? Зашифровывать донесения и расшифровывать новые указания Центра. Справлюсь ли? — «Ничего-ничего,— утешил товарищ Берзин, — мы вас научим». А ехать, как оказалось, надо было в Китай. В то время обстановка в Китае была тревожной. В стране шла гражданская война, а тем временем японские милитаристы оккупировали Манчжурию и мечтали захватить весь Китай.

Предстояло почти кругосветное путешествие, а ведь я ни разу не была за границей. Правда, меня выручало знание языка, — еще девочкой в гимназии я брала частные уроки немецкого, отказывая себе решительно во всем.

В Германии я села на пароход. Вечером спустилась в ресторан. У одного столика сидела парочка, и рядом с ними еще было свободное место. Я подошла и хотела, чтобы сесть, отодвинуть кресло, но оно оказалось привинченным к полу. Парочка удивленно уставилась на меня. Я готова была провалиться сквозь землю — так была сконфужена. Подскочил кельнер, ловко повернул злополучное кресло, помог мне усесться. Я поблагодарила его по-немецки и заказала ужин. Тогда господин, сидевший напротив меня, поинтересовался, из какой я провинции, неужели ни разу не была на море? Он решил, что я из Германии.

— Видите ли, я из Эстонии и на таком большом пароходе впервые.

— Но почему же вы так хорошо говорите по-немецки?

— Мать моей матери была немкой, она научила меня, — высокомерно ответила я ему. Хотя моя бабушка на самом деле была простой эстонской крестьянкой, даже малограмотной.

А когда наш пароход остановился в Бомбее, ко мне подошли вдруг две дамы и поздоровались по-эстонски. Конечно, я ответила тоже по-эстонски. Видимо, думаю, прочли мою фамилию в списке пассажиров. Сразу отойти от них нельзя: невежливо. Дамы спросили, откуда я, из какого города. Что ответить? Почему они спрашивают — просто так или проверяют? Родилась я в Вильянди, училась в Пярну, но с семнадцати лет мой родной город Москва...

2