Костёр 1967-10, страница 6

Стоя на Марсовом поле, Руднев впервые подумал о каменных глыбах. О тех, что хотелось бы водрузить в память об этом дне. А потом о тех, что лежали совсем готовые, тут же в городе, в устье вертлявой Мойки.

ОСТРОВ МАТИСА-МЕЛЬНИКА

Мойка впадает в Неву и близ устья отдает часть своей воды тихой Пряжке. Через Пряжку—Матисов мост. И остров за мостом тоже Матисов. На планах петровского времени на острове нарисованы мельницы: глядятся в самое устье Невы, подставляют крылья морскому ветру. С крыш мельниц все взморье — как на ладони. Местный мельник Матис зорко приглядывал за Финским заливом, и чуть покажутся шведские паруса, тотчас торопился в Адмиралтейство.

За верный дозор и усердную службу Матису пожаловали весь остров.

В те времена тропка от мельниц до города петляла среди болот. Столетием позже, в XIX веке, город вплотную приблизился к острову. На нем стали строить Буян — большой склад жира и сала. Постройку его поручили прославленному зодчему Томону.

Узким каналом Томон откусил оконечность Матисова острова. Поставил стены с величественными воротами. Причалы одел гранитом.

Но если первое здание, построенное Томоном в Петербурге, знаменитая Биржа, стало лучшим украшением города, то Буяну не повезло: он простоял чуть больше века. Стоять бы ему и дольше, но надвигалась мировая война. На верфи соседнего Галерного острова стало тесно от броненосцев и миноносцев, а жир и сало давно уже не считались важным товаром.

Завод перемахнул через неширокий канал. Напрасно архитекторы защищали творение Томона. Ворота и стены снесли. Причалы разобрали. На месте Буяна остались ненужные гранитные глыбы.

„ГОТОВЫЕ КАМНИ"

Спасибо Томону: среди войны и разрухи в руки архитектору давалось обилие вполне готового, прочного, истинно-питерского серо-красноватого гранита.

Больше месяца Руднев набрасывал эскизы на ватманские листы альбома. Подчищал. Исправлял. Припоминал погребальные сооружения разных времен, в разных странах, но то были памятники поработителям, завоевателям. Тем, кто лежал на Марсовом поле, не нужны стометровые пирамиды. Пусть будет надгробие скромное и суровое, как подвиг этих людей.

«Каждый из нас с первых дней революции хотел творить как-то по-новому», — говорил наставник Руднева архитектор И. А. Фомин. Но как трудно это давалось... Нет, далеко не всякое утро Руднев, просыпаясь, чувствовал себя уверенным и счастливым.

Сначала Руднев рисовал надгробия-кубы. Потом понял: гранитный куб ничего, кроме тяжеловесности, не выразит. Что если оставить свободной всю погребальную площадку, а ее стороны обнести ступенчатым валом — гранитной баррикадой?

Квадратное ограждение из гранита Руднев прервал четырьмя проходами для народа. Каждый торец ограды прикрыл вертикальными гранитными плитами. Надписей для них пока еще не было. Но надписи—дело не архитекторов, а поэтов.

На дворе стоял май 1917 года, когда Руднев запечатал конверт с рисунками и чертежами и написал на нем свой девиз: «Готовые камни».

yv-f

4