Костёр 1967-11, страница 50

Я уехал учиться в Ленинград, а он остался на Чукотке преподавать в начальной школе.

Однажды, на углу Невского проспекта и Мойки, в Ленинграде я встретил Юру. Он давно заметил меня своими зоркими глазами и ждал. Он не дал мне сказать ни слова, не ответил ни на один вопрос. Он подвел меня к доске объявлений и показал на листок, где говорилось о наборе в летное училище.

— Значит, ты приехал поступать в летное училище? — спросил я его.

— Нет, — смущенно ответил Анко. — Вообще-то я приехал в пединститут и даже уже принят. Но ты смотри!—И он снова ткнул в объявление: — Это то, что мне нужно.

Не знаю, как ему удалось поладить с институтским начальством, но Юрий Анко все-таки уехал в летное военное училище и через год приехал в форме курсанта, а еще через некоторое время на его плечах заблестели офицерские звездочки.

Отслужив в армии, Юрий Анко вернулся в Анадырь, и там стал летать над своей родной землей... Сбылась его мечта: он увидел Чукотку сверху.

— До чего красивая земля! — не переставал он повторять друзьям. — Летал я и над лесами и полями, но самое прекрасное — это наша тундра!

Последний раз я видел Юрия Анко в колхозном селении. Он специально прилетел повидаться с первой Героиней Социалистического Труда на Чукотке — девятнадцатилетней охотницей Кларой Каляной.

Самолет Анко сел на окраине колхозного селения, и он вышел оттуда в собачьих унтах, в летной куртке, и пошел в домик, где жила Клара. Я удивился, как застенчивая и малоразговорчивая Клара Каляна на этот раз оказалась такой общительной. На прощание Анко сказал ей:

— Мне кажется, героем быть трудно. И если тебе будет нужна, помощь — я всегда готов

прилететь.

Юрий Анко погиб совсем молодым. Он оставил после себя маленькую книжку стихов, написанную для малышей, и десятка полтора отдельных стихотворений, опубликованные в разных периодических изданиях.

Земля, небо и поэзия — это для него называлось одним словом — жизнь.

Мужественный и сильный человек, обладавший твердым характером, был наряду с этим и необыкновенно чувствительным и сердечным. Он не стеснялся быть мягким и даже сентиментальным. Он не стеснялся быть заботливым и заступаться за слабых. Еще в то время, когда мы вместе с ним учились, кто-то попытался попрекнуть его тем, что он водит дружбу с девчатами и оскорбляет свою мужественность тем, что вникает в их мизерные, никчемные проблемы и даже пытается иной раз помочь им. Он с сожалением посмотрел на собеседника и сказал: «Тот, кто не имеет

толики сочувствия на каждый день, может не найти его, когда людям оно будет особенно

необходимо».

Юра долго не печатал своих стихов. Иногда он приносил их мне и читал. Читал он как-то особенно. Казалось, что он думает вслух, а не читает уже перечувствованное, продуманное и написанное. Читая стихи, он в это мгновение жил именно этим, так же, как когда он летал — для него полет был как бы естественным продолжением его ходьбы по земле.

В моей кочевой жизни, которая проходит больше в путешествиях по Крайнему Северу, мне часто приходится встречаться с людьми незаурядными, значительными, крепко стоящими на земле. Жизнь многих из них я знаю с далекого детства. Сознание своей мужественности и ответственности как мужчин у них проявилось, когда они были подростками. И трудности, которые они преодолевали в этом возрасте, не были трудностями, похожими на искусственную полосу препятствий на спортивной площадке. Ответственные решения, которые им пришлось принимать тогда, не шли ни в какое сравнение с теми, которые принимают в пионерском лагере по подсказке старшего пионервожатого.

Оглядываясь на далекое уже детство, на свой былой отроческий и пионерский возраст,

я хочу вам сказать, ребята, что это то самое время, когда нужно ковать свой характер, это та пора, когда отношение к событиям и людям уже перестает быть игрой и превращается в сознательное и ответственное отношение к жизни.

\VAYYAY