Костёр 1967-12, страница 24

— Я жду Пантелея Романовича, — сказал я возможно небрежнее. — И вам не велено уходить, вам велено подождать!

Они так и сели! На лавочку, конечно. А мне что — я стоял, глядя в сторону моря и постукивая носком сапога по крылечку.

— Порфирий! — тихо позвал сзади старик.

Порфирий вскочил.

— Поди достань в повети трезубцы и тресковую снасть. Опосля вместе с Петром наладите карбас. Я поеду с Мишей на рыбалку....

— А я? — дрожащим голосом спросил Митя.

— И ты поедешь, — сказал Пантелей Рома » нович, и Митя сразу просиял.

ПТИЦА СИРИН

Я не буду вам подробно описывать эти последние сутки на Севере.

С тех пор прошло много лет, многое позабылось, да дело и не в подробностях, а в самом главном, что остается в душе, как песня — о давно минувшем, но полном смысла для будущей жизни.

Некоторые подробности я вам, конечно, расскажу— наверное, они тоже нужны, потому-то я их и запомнил.

Когда мы вышли в море — дедушка, Митя и я — подул береговой южный ветер Полуд-ник, и дедушка сказал, что должна хорошо клевать треска.

Потом мы шли вдоль берега по кроткой воде — был самый отлив — шли вверх по заливу на Север.

Под карбасом проплывали подводные камни, называемые корги. '

Когда с моря дует Полуношник, сказал дедушка, — море над коргами кипит и не дай бог попасть сюда какому суденышку оно разлетится в щепки!

А сейчас ветер был нежен и тих, и море вдали ослепительно блестело под солнцем, а рядом с нами, под бортом карбаса, оно было прозрачным.

Дедушка сидел в середине карбаса и неслышно греб.

Я стоял на носу, держа в правой руке трезубец на длинной палке, и, наклонившись вперед, внимательно смотрел вниз.

Мите нельзя было доверять трезубец, он был еще маленький, он сидел на корме, сложив на коленях руки.

Море под карбасом просматривалось до самого дна, не было никакой разницы между водой и воздухом: мы бесшумно скользили у берега, как в высоком стеклянном сосуде — над нашими головами плавало солнце, а внизу проплывали песчаные отмели и камни, похожие на тучи, и змеевидные водоросли, и чудно горели в зеленоватой мгле оранжевые морские звезды, словно под нами было второе небо — морское.

Я пристально следил за проплывавшими внизу очертаниями.

Я ждал, когда внизу появится серая про долговатая тень, и когда я замечал эту тень

т/

под камнем, я прицеливался и швырял в нее свой трезубец, тут же выхватывая его из-за борта, и уже на трезубце была не тень — на трезубце извивалась страшномордая уродливая рыба зубатка, раскрывая широкую пасть с острыми маленькими зубами.

Она молча разевала страшную пасть, тараща глаза — казалось, она сейчас что-нибудь скажет — и я поскорее стряхивал ее в карбас и опять стоял на носу, вглядываясь в глубину.

Так мы плыли долго, не разговаривая. Была совершенная тишина, только с весел с тихим звоном срывались капли, и зубатка глухо стучала хвостом по дну карбаса.

Потом дедушка сказал «кончай», и я сел на нос, положив трезубец на дно, где трепыхалось уже много зубаток, а дедушка поло жил на дно весла и поднял парус.

Парус хлебнул воздуха, мы развернулись и пошли через залив к синевшим вдали остро вам.

Море вздохнуло, — сказал дедушка.—

Слышишь? Это прилив...

Острова быстро приближались. Они быль каменистыми и покрытыми лесом.

Мы скользили по голубой ряби, и дно уже не проглядывалось.

Не знаю, сколько прошло времени, пока мы достигли острова под серой отвесной скалой

Здесь была прозрачная тень, потому что солнце опустилось к горизонту по другую сторону острова. Я поежился от холода.

Чайка кружилась над нами, вскрикивая, как испуганный ребенок.

Дедушка неслышно опускал в море якорь.

— Пошли, — сказал он и первым ступил на скалу.

А здесь кто-нибудь живет? — спросил я тихо.

Дедушка кивнул и приложил палец к губам.

Мы полезли вверх по тропинке, прижимаясь к скале. Из-под ног вырвался камень и с высоты громко плюхнулся в море.

— Тише ты! — зашипел Митя.

22